Форум » Книжница » Повесть о боярыне Морозовой. » Ответить
Повесть о боярыне Морозовой.
САП: [more] Месяца ноемврия во 2 день, сказание отчасти о доблести и мужестве, и изящном свидетельстве, и терпеливодушном страдании новоявленной преподобновеликомученицы болярыни Феодосии Прокопиевны, нареченной во инокинях Феодоры, по тезоименству земныя славы Морозовы, и единородной сестры ее и сострадалицы ее, благоверной княгини Евдокии, и третей соузницы их Марии; имать же сия повесть поведание вкратце. Сия убо блаженная и приснопамятная родися от роди¬телю благородну и благочестиву — отца Прокопия, сигклитика царствующего града Москвы, пореклом словяше Соковнин, мати же ее бяше Анисия; и бяху человека бла¬говерна и боящася Бога. Егда же сия достиже возраста и бяше седми-на-десяти лет, тогда родителя ее сочтаста ю законному браку за болярина Глеба Ивановича Морозо¬ва; и бывши мати, роди бо сына по явлению великаго Сер¬гия-чудотворца, и наречен бысть Иван. Брат же Глебов, Борис Иванович Морозов, вельми любляше сноху свою духовною любовию, сию Феодосию. Егда убо прихождаше к нему в дом, тогда он сам среташе ю любезне и глаголаше: «Прииди, друг мой духовный, пойди, радость моя душевная!» И седящи на мног час, беседоваху духовныя словеса. И провождающи ю, глаголаше: «Днесь насладихся паче меда и сота словес твоих душеполезных!» И мала лета пожив, оста вдовою, имущи с собою сиро¬тою сына своего Ивана. Научена же бысть добродетель¬ному житию и правым догматам священномучеником Аввакумом протопопом, Егда же токмо уведе о правосла¬вии, возревнова зело и развращенного всего отвратися. И бысть к ней присылка по повелению цареву: Иоаким, архимарит чудовский, и Петр-ключарь. Она же крепко свидетельствова и зело их посрами. И ея ради обличе¬ния — крест на просвирах во всей России потребили, — а у ней полъотчин отняли; она же, аще и многи скорби приимаше, обаче благочестия не единем же образом отступити не хотяше, но и умрети о правде изволяше. Упрощением царицы Марии, понеже зело милостива к ней была и любила ея за добродетель, по сем искушении малу ослабу получи, и потом многи милостыни сотвори, много имения расточи неимущим, многих с правежу ску¬пи [от наказания откупи]. И монастырем довольная подаваше, и церквам потребная приношаше, пустынников многих потребными удовлеваше, прокаженных в дому своем упокоеваше. Последи же от страдальца отца Трифилия уведе о некоей инокине благоговейной, именем Мелании, и при¬звавши ю, и слышав словеса ее, возлюби зело, и изволи ю в матерь себе избрати. И смирившися Христа ради, отдадеся ей под начал, и до конца отсече свою волю. И сице пребысть до конца опасная [старательная] послушница, яко и до дня смерти своей ни в чем повеления ее не ослушалася. И от тоя Мелании наставляема, уже в конец постиже разумети и сотворити всякое богоугодное дело: по темни¬цам с нею ходящи пешима ногама и милостыню носящи, и по чудотворным местам обтичющи обе купно зело рано, яко Мария Магдылыни и Мария Ияковля ко гробу Госпо¬дню, тако и сии голубицы в собор, и в Чудов, и к ризе Господни, на ся, яко достойни, возлагающе ризу Госпо¬дню и целующе устнама с теплыми слезами, чудотворцев же мощи лобызающе верными душами. Потом же Феодосия тщашеся всяку волю Божию делом совершить и нудяше плоть свою на постнические подвиги; питаше бо ся постом и цветяше молитвами, смертною памятию содрогашеся и радостотворным пла¬чем исполняшеся, жегома и разжигаема огнем Божия любве распадающиеся — не згараше, но Дух Святый ю орошаше. И не вем аз, о которой добродетели не прилежаше, наипаче же всего яко крепкое основание полагаше пра¬вославную веру, ведущи известно, яко без веры невоз¬можно угодити Богу. И дерзновенно реку: достойно и пра¬ведно сей блаженной со Фезвитянином-пророком глаголати и со оруженосным огнеколесничником Илиею слав¬ным громогласно вопити: «Ревнуя, поревновах по Господе Бозе Вседержители! <Они же> яко кафолическую веру оставиша, а римляно-латинския догматы возлюбиша, и рабы Божия избиша, и тщатся до конца церковь Божию раскопати!» И елицы убо (аще и от сродник ей бяху) держаху же ся никониянства, — без сомнения их обличаше. Михайло Алексеевич Ртищев со дщерию своею Анною, аки возлюбленнии сосуди Никоновы, многажды и у нея в дому седяще, начинаху Никона хвалити, и преда¬ние его блажити, искушающе ю и надеющеся, егда како возмогут ю поколебати и на свой разум привести. И глаголюще: «Велик и премудр учитель Никон-патриарх, и вера, преданная от него, зело стройна, и добро и красно по новым книгам служити!» Помолчав, отверзает уста Прокопиевна: «Поистине, дядюшко, прельщени есте и такова врага Божия и отступ¬ника похваляете, и книги его, насеянные римских и иных всяких ересей, ублажаете! Православным нам подобает книг его отвращатися и всех его нововводных преданий богомерзких гнушатися, и его самого, врага церкви Хри¬стовы, проклинати всячески!» Старейший же сединовец [седовласый] еще понуждает я, рекущи: «О, чадо Феодосие! Что сие твориши? Почто отлучилася от нас? Не видиши ли виноград сей?» (О детех седящих се глаголет.) — «Только было нам, зря на них, яко на леторасли масличныя, веселитися и ликовати, купно с тобою ядуще и пиюще, общею любовию, но едино между нами рассечение стало! Молю тя: остави распрю, прекрестися тремя персты и прочее ни в чем не прекослови великому государю и всем архиереям! Вем аз, яко погуби тя и прельсти злейший он враг, протопоп, его же и имени гнушаюся воспомянути за многую ненависть, его же ты сама веси, за его же учение умрети хощеши — реку же обаче — Аввакума, проклятого нашими архиереи!» Добляя же, яко видя старика безумствующа, осклабляшеся [улыбаясь] лицем и тихим гласом рече: «Не тако, дядюшко, не тако! Несть право твое отвещание: сладкое горьким нарицаеши, а горькое сладким называеши. А отец Аввакум — истинный ученик Христов, понеже страждет за закон Владыки своего, и сего ради хотящим Богу угодити дов¬леет его учения послушати!» И ина множайшая сих изрече, и всегда с ними брань неукротиму бяше, и помощию Христовою посрамляше их. Единою же Анна сия, Михайловна, нача ей вещати: «О, сестрица голубушка! Съели тебе старицы-белевки [т. е. из Белевского уезда], проглотили твою душу, аки птенца, отлучили тебе от нас! Не точию нас ты презрела, но и о единородном сыне своем не радиши! Едино у тебе и есть чадо, и ты и на того не глядишь. Да еще каковое чадо-то! Кто не удивится красоте его? Подобаше тебе, ему спящу, а тебе бдети над ним и поставить свещи от чистейшего воска, и не вем, каковую лампаду жещи над красотою зрака его и зрети тебе доброты лица его и веселитися, яко таковое чадо драгое даровал тебе Бог! Многажды бо и сам государь и с царицею вельми дивляхуся красоте его, а ты его ни во что полагаеши, великому государю не повинуешися. И убо еда како за твое прекословие приидет на тя и на дом твой огнепальная ярость царева, и повелит дом твой разграбити — тогда сама многи скорби подъимеши, и сына своего нища сотвориши своим немилосердием!» Феодосия же отверзе священная своя уста и рече: «Не¬правду глаголеши ты! Несмь бо аз прельщена, яко же ты глаголеши, от белевских стариц, но по благодати Спаси¬теля моего чту Бога-Отца целым умом, а Ивана люблю аз и молю о нем Бога беспрестани, и радею о полезных ему душевных и телесных, а еже вы мыслите, еже бы мне Ивановы ради любве душу свою повредити или сына своего жалеючи благочестия отступити», — и сия рекши, знаменася крестным знамением и глагола: «Сохрани мене, Сын Божий, от сего неподобного милования! Не хощу, не хощу, щадя сына своего, себе погубити! Аще и единороден ми есть, но Христа аз люблю более сына! Ведомо вам буди: аще умышляете сыном мне препяти от Христова пути, то никогда сего не получите! Но сице вам дерзновенно реку: аще хощете, изведите сына моего Ивана на Пожар и предадите его на растерзание псом, страша мене, яко да отступлю от веры, то аз не хощу сего сотворити! Аще и узрю красоту его псы растерзова ему, благочестия же не помыслю отступити! Ведыи буди известно, яко аще аз до конца во Христове вере пребуду и смерти сего ради сподоблюся вкусить, то никто ж его от руку моею исхитити не может!» Сия слышавши, Анна яко от грома ужасошися от страшных ея словес и преизлиха дивляшеся крепкому ея мужеству и непреложному разуму. Моляше же ся Феодосия многажды Богу, яко да дасть и сестре ее княгине Евдокии таковую же любовь ко Хри¬сту и попечение имети о душе, словесы же наказоваше ю с любовию намнозе и увеща ю, еже предатися в повинове¬ние матери Мелании. Она же зело радостне и с великим усердием умоли матерь, еже бо попеклася о спасении души ее. Мати же надолзе отрицашеся, но обаче княгиня многими слезами возможе, и бысть послушница изрядна. И не точию во едином послушании, но и во всех доброде¬тельных нравах ревноваше старейшей сестре своей Фео¬досии, и тщашеся во всем уподобитися ей: постом и моли¬твами, и к юзником посещением. И тако уподобися ей, яко бы рещи: «Во двою телесех едина душа!» Феодосия же начат мыслию на большая простиратися, желая зело аггельскаго образа. И припаде к матери, лобызаше руце ее, и поклоняяся на землю, моляше, яко да облечет ю во иноческий чин. Мати же паки отлагаше многих ради вещей2. Первое — мыслящи, — яко вещи сей невозможно есть в дому утаитися, и аще уведено се будет у царя — многим людем многие будут скорби, расспросов ради уведения: «Кто постриг?» А другое дело — и еже из дому скрытися — другая беда. Третие: аще и утаится, приспе время сына браком сочетати, и убо ту потреба быти многой молве и попечению, и о свадебных чинех уряжение, а инокам таковая творити не в лепоту. Четвертое: потреба, еже до конца ошаятися [воздерживаться] и малого оного лицеме¬рия и приличия ради уже не ходити к храму, но стати до конца мужески. Она же зело распадающийся любовию Божиею и зельно желаше несытною любовию иноческого образа и жития. Мати же и в сем паки видя веру ее велию, и усердие многое, и непреложный разум, изволи быти сему: молит отца Досифея, яко да сподобит ю аггельскаго одеяния. Он же постриже ю, и наречена бысть Феодора, и даде от Евангелия матери Мелании. Тогда блаженная Феодора, яко сподобися такового дара Божия великого и яко желанный ей аггельский ино¬ческий чин зря на себе, начат вдаватися большим подви¬гам: посту, и молитве, и молчанию, а от домовых дел, от всех, нача уклонятися, сказующи себе болящу; и всякия судныя дела приказала ведати верным людям своим. Егда же приспе брак царев, егда поят царицу Ната¬лию, тогда Феодора не восхоте на брак царев прийти с прочими боляронями, и тяжко си вмени царь Алексей, понеже ей достояше в первых стояти и титлу царскую говорити. И последи прилежнее зва ю, и до конца отречеся, рекущи, яко «Ноги ми зело прискорбии, и не могу ни ходити, ни стояти!» Царь же рече: «Вем, яко загордилася!» Преподобная же сего ради не восхоте прийти, понеже тамо в титле царя благоверным нарицати и руку его целовати, и от благословения архиереев их невозможно избыти. И изволи страдати, нежели с ними сообщатися, едущи бо, яко се дело просто царь не покинет, яко же и бысть: все бо то лето зело на ню гневался, и начат вины искати, како бы ю аки не туне изгнати. И уже близ есени приела к ней болярина Троекурова, и с месяц поноровя [потерпев, подождав] — князь Петра Урусова, с выговором, еже бы покорилася, приняла все новоизданные их законы; аще ли не послу¬шает, то быти бедам великим. Она же дерзаше о имени Господни и болярам тем отказоваше: «Аз царю зла не вем себе сотворшу, и дивлюся, почто царский гнев на мое убожество? Аще ли же хощет мя отставити от правые веры, и в том бы государь на меня не кручинился, но известно ему буди: по се число Сын Божий покрывал своею десницею, ни в мысли моей не приях когда, еже отставя отеческую веру и принята Никоновы уставы! Но се ми возлюблено, яко в вере християнской, в ней же родихся, и по апостольским преданиям крестихся, в том хощу и умрети. И прочее довлеет [подобает] ему, госу¬дарю, не стужати [не стыдить] мне, убозей ми рабе, понеже мне сей нашей православной веры, седмию вселенскими соборы утверженной, никако никогда отрещися невозможно, яко же и прежде множицею сказах ему о сем». Послании же пришедше и поведаху царю мужественыя словеса ее. Он же паче множае гневом распаляшеся, мысля ю сокрушите, и глагола предстоящим: «Тяжко ей братися со мною! Един кто от нас одолеет всяко!» И нача с боляры своими совет творите о ней, что ей хощет сотворите. И бысть в Верху [во дворце в Кремле] не едино сидение об ней, думающе, како ю сокрушат. И боляре убо все, видяще неправедную ярость и на неповинную кровь состав злый, не прилагахуся к совету, но точию возразити злого не могуще, страха же ради молчаху. Наипаче же арю на сие поспешествоваху архиереи, и старцы жидов¬ские, и иеромонахи римские. Тии бо зело блаженную ненавидяху, и желающе ю всячески, яко сыроядцы, живу пожрати, понеже сия ревнительница везде будущи — и в дому своем при гостех, и сама где на беседе — несумнение потязаше [обличала] их прелесть и при множестве слышащих поношаше их блядство [обман] заблужденное, а им во уши вся сия прихождаше. И сей ради вины ненавидяху ее, и сице у них думе идущи. У Феодоры в то время в дому живяху пятерица ино¬кинь изгнанных, и прошахуся у нея, да отпустит их, чтобы и их тут не захватили. А она не можаше насытитися их любви, зело бо радовашеся, зря в нощи на правиле себе с ними Христу предстоящу, и на трапезе их с собою ядущих. И сего ради держа их после первого выговору, сед¬миц яко пять, и скорбящим им глаголаше: «Ни, голубицы мои, не бойтеся! Ныне еще не будет ко мне присылки». Княгиня же Евдокия во вся сия дни с нею и с ними такожде неразлучна бяше, и любезную сестру свою в скорбех ее утешаше, и точию на мало время в дом ко князю отъез¬жала, более же ту пребываше. Егда же приспе ноября 14 число, рече Феодора старицам: «Матушки мои, время мое прииде ко мне! Идите вси вы каяждо, а може Господь вас сохранит, а мне благословите на Божие дело и помолитеся о мне, яко да укрепит мя Гос¬подь ваших ради молитв, еже страдати без сомнения о имени Господни!» И тако любезне целовав, отпусти их с миром. В мясопуст же отъиде и княгиня в дом свой; и седящи с князем на трапезе и вечеряющи, начат ей князь поведовати, что у них в Верху творится, и рече: «Скорби великие грядут на сестру твою, понеже царь неукротимым гневом содержим, и изволяет на том, что вскоре ее из дому изгнати!» И сия изрек князь, начат другая глаголати: «Княгиня, послушай, еже аз начну глаголати тебе, ты же внемли словесем моим! Христос во Евангелии глаголет: «Предадят вы на сонмы, и на соборищах их биют вас, пред владыки же и царя ведени будете мене ради, во сви¬детельство им. Глаголю же вам, другам своим: «Не убойтеся от убивающих тело, и потом не могущих лишше что сотворити». Слышиши ли, княгини? Се Христос сам гла¬голет, ты же внемли и напамятуй!» Княгиня о сих глаго¬лах зело радовашеся. Во утрие грядущу князю ко царю в Верх, моли его кня¬гини, яко да отпустит ю к Феодоре. Он же рек: «Иди и простися с нею, точию не косни тамо, мню бо аз, яко днесь присылка к ней будет». Она же пришедши и укосне в дому ее до нощи. И ждущим им гостей. И се во вторый час нощи отворишася врата большие. Феодора же вмале ужасшися, разуме, яко мучители идут, и яко преклонися на лавку. Благоверная же княгиня, оза¬ряема духом святым, подкрепи ю и рече: «Матушка-сестрица, дерзай! С нами Христос — не бойся! Востани, — положим начало [начнем молиться]». И егда совершиша седмь поклонов приходных, едина у единой благословишася свидетельствовати истину. Феодора возляже на пуховик свой, близ иконы пресвятыя Богородицы Феодоровския, княгиня же отъиде в чулан, иже устроен в той же постельной, его же содела Феодора наставнице своей Мелании, и тамо княгиня подобие возляже. И се Иоаким, архимарит Чудова монастыря, грядяше с великою гордостию, и вниде в постельную дерзко, и видев ю возлежащу, поведа ей послана себе быти от царя, и понуди ю, яко да востанет, да — или стоящи или поне едящи — ответ творит противу царских словес, повеленных ему глаголати пред нею. Она же не повинуся сего сотворити. Тогда архимарит истяза ю: «Како, — рече, — крестишися и како еще молитву твориши?» Она же, сложа пер¬сты по древнему преданию святых отец и отверзши преосвященная уста своя, и воспе: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! Сице аз крещуся, сице же и молюся!» Архимарит же паки второе истязание принесе: «Ста¬рица Меланья, — а ты ей в дому своем имя нарекла еси Александра, — где она ныне? Повеждь вскоре, потребу бо имамы о ней!» Блаженная же Феодора отвеща: «По милости Божий и молитвами родителей наших, по силе нашей, убогий наш дом отверсты врата имяше к восприятию странных рабов Христовых. Егда бе время, бысть и Сидоры, и Карпы, и Меланьи, и Александры; ныне же несть от них никого же». Думный [дьяк] же Иларион Иванов ступи в чулан и не бе в чулане света, и виде человека возлежаща на одре, и вопроси: «Кто ты еси?» Княгиня же отвеща: «Аз князь Петрова жена есмь, Урусова». Он же яко устрашився и яко огнем опаляем, вспять выскочи. Видя же архимарит думного сие сотворша, и рече: «Кто тамо есть?» Он же рече: «Княгиня Евдокия Прокопиевна, князь Петра Урусова». Архимарит рече: «Во¬проси ю, како крестится». Он же, не хотя сего сотворити, глаголя: «Несмы послани, но токмо к боляроне Феодосии Прокопиевне». Иоаким же паки: «Слушай мене, аз ти повелеваю: истяжи ю». Тогда думный приступль, вопроси ю и исповеда. И не отвержеся, но возлежащи на одре и левыя руки лактем подкрепляющися, и десницею сложа персты — великий палец со двема малыми, указательный же с великосредним — протягши и показуя думному, глаголяше усты, господа Исуса Сыном Божиим величающи: «Сице, — рече, — аз верую!» Думный же, изшед, поведа архимариту. Он же, от великия ярости не могий надолзе терпети, видя свое зловерие благоверными женами попираемо, рече думному: «Пребуди ты зде, дондеже аз, шед тамо, повем сие цареви». И с словом скоро потече, и прииде ко царю. Царю же седящу посреде боляр в Грановитой полате, и приближився близ, и пошепта ему во ухо, яко же: «Не точию боляроня ста мужески, но и сестра ея, княгиня Евдокия, обретшаяся у нея в дому, ревнующи сестре своей, крепце твоему повелению сопротивляется». Царь же рече: «Никако же, аз бо слышах, яко княгиня тая сми¬рен обычай имать и не гнушается нашея службы; люта бо оная сумасбродная та». Тогда архимарит, человеконенавистне важдаше [наговаривал] на ню, рекущи: «Не точию конечно уподобися во всем сестре своей старейшей, но и злейши ее ругается нам». Тогда царь рече: «Аще ли тако есть, то возьми и тую». Князь же Петр ту стоя и слышав сия словеса, оскорбися, а помощи делу не возможе. И пришед паки архимарит в дом мученицы, и елицы предстояху пред нею, тех нача истязати, рабынь ее, и аще кии обрящутся от них, ревнующе в вере госпожи своей. Диякон же черной Иосаф, стояше вне, у дверей, и рече ко архимариту: «Вопроси Ксенью Иванову! Истяжи Анну Соболеву!» И сотвори тако. Они же обе укрепишася и исповедаша, показующе сложение перст, и молитву творяще, о Сыне Божии надеющеся. И поставиша их особь на страну. Прочий же убояшася вси и поклонишася. И тех поставиша ошуюю страну. И потом рече архимарит боляроне: «Понеже не умела еси жити в покорении, но в прекословии своем утвердилася еси, сего ради царское повеление постиже на тя, еже отгнати тя от дому твоего! Полно тебе жити на высоте — сниди долу! Востав, иди отсюду!» Блаженная же ни сего хотяше сотворити. Тогда он повеле людям взяти ю и нести. И принесоша кресла, и посадивше ю повелением Иоакимовым, и несоша на низ. Сын же преподобной Иван Глебович проводи ю до среднего крыльца и поклонився ей созади (она и не видящи его), и паки и возвратися вспять. Феодору же и Евдокию, возложше на них на нозе железа конские, и посадиша их в людские хоромы в подклете, и заповедаша людем блюсти их стражею, и отъидоша. И по двою дни прииде паки думный Иларион, и снем с ногу железа, и повеле им ити, идеже поведут. Блаженная же Феодора не восхоте ити и повеле слугам ее нести ю. И принесше сукна, и посадивше ю, несоша повелением дум¬ного до Чудова монастыря, с нею же ведена и княгиня Евдокия. И принесоша Феодору, и вшедши во едину от полат Вселенских, и по обычаю образу Божию поклонившися, властем же мало и худо поклонение сотвори. Бяху же ту Павел, митрополит Крутицкой, и паки Иоаким, архима¬рит Чудовской, и думный, и инии. Блаженная же Феодора не восхоте стоящи глаголати с ними, но седящи ответ им творяше. И много нуждаху ю, яко да постоит, и не восхоте. Тогда Павел-митрополит начат ей глаголати тихо, вос¬поминая честь ея и породу: «И сие тебе, — рече, — сотвориша старцы и старицы, прелестившии тя, с ними же любовне водилася еси и слушала учения их, и доведоша тя до сего бесчестия, еже приведене быти честности твоей на судище». Потом же многими словесы кротяще ю, увещаваху, яко да покорится цареви. И красоту сына ея воспоминах, яко да помилует его и да не сотворит дома его разорена быти своим прекословием. Она же противу всех их словес даяше им премудрые ответы. «Несмь, — рече, — прельщена, яко же глаголете, от старцев и стариц, но от истинных рабов Божиих истин¬ному пути Христову и благочестию навыкох, а о сыне мо¬ем престаните ми многая глаголати; обещах бо ся Христу моему, свету, и не хощу обещания солгати и до последне¬го моего издыхания, понеже Христу аз живу, а не сыну!» Они же видеша мужество ее непреклонное и не могуще ее препрети и восхотеша ю поне си устрашити, и рекоша ей такову главизну: «Понеже крепко сопротивляешися словесем нашим, прочее в краткости вопрошаем тя, — по тем Служебникам, по коим государь-царь прича¬щается, и благоверная царица, и царевичи, и царевны, ты причастиши ли ся?» Она же мужеским сердцем рече: «Не причащуся! Вем аз, — рече, — яко царь по развращенным Никонова издания Служебникам причащается, сего ради аз не хощу!» Митрополит еще: «И како убо ты о нас всех мыслиши? Еда вси еретицы есмы?» Она же паки отвеща: «Понеже он, враг Божий Никон, своими ересми, аки бле¬вотиною, наблевал, а вы ныне то сквернение его полизаете, и посему яве, яко подобни есте ему». Тогда Павел Крутицкой возопи вельми, глаголя: «О что имамы сотворити? Се всех нас еретиками нарицает!» Иоаким же и той вопияше: «Почто, о архиерею Павле, нарицаеши ю мате¬рию да еще и праведною? Несть се, несть! Не бо Прокопиева дщи, прочее, но достоит ю нарицати бесову дщерь!» Блаженная же отказоваше Иоакиму: «Аз беса прокли¬наю! По благодати Господа моего Исуса Христа, аще и недостойна, обаче дщерь Его есмь!» И бысть ей прения с ними от 2-го часа нощи до десятого. Потом приведоша благочестивую княгиню и вопросиша. И та подобие во всем мужество показа. И паки Феодору повелеша людем и несоша ю на сукне в дом ея, и посадиша в той же подклет, идеже два дни седяху, с нею же паки и княгиню. И железа им возложиша на нозе. Тогда блаженная Феодора рече ко княгине: «Аще нас разлучат и заточат, молю тя, поминай в молитвах своих убогую мя, Феодору». Святая же Евдокия удивися, яко присно вкупе бе, а не уведе сего. Во утрии же день по истязании их, еже со властьми, прииде думный, и принесени быша чепи со стулами, и снемше с ног железа, и начаша чепи на выя их возлагать. Блаженная же Феодора, прекрестивши лицо свое знаме¬нием креста и поцеловав огорлие [ошейник] чепи, рече: «Слава тебе, Господи, яко сподобил мя еси Павловы юзы возложити на ся». И повелел думный людям и всадиша ю на дровни, и поведено бысть конюху вести. Она же седши и стул близ себе положи. И везена бысть мимо Чудова под царские переходы. Руку же простерши десную свою вели¬кая Феодора и ясно изобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше. Мняше бо святая, яко на переходах царь смотряет победы ее, сего ради являше себе не точию стыдетися ругания ради их, но и зело услаждатися любовию Христовою и радоватися о юзах. Евдокию же княгиню подобие обложив юзы железны¬ми, и отведена бысть во Алексеевский монастырь, и тамо поведено держати ее под крепким началом и водити в цер¬ковь. Святая же таково мужество показа, яко всему цар¬ствующему граду дивитися храбрости ее, како доблествене сопротивляшеся воли мучительстей: не точию бо своима ногама никогда не восхоте, аще и вельми нудима бе к пению их прийти, но аще и на носиле влачаху ее рогознем (тако бо повелено бысть), то она не соизволяет еже и на носило возлещи сама. Но и здрава сущи, к тому часу сотворит себе, яко расслаблену и не могущи ни рукою, ни ногою двигнути. Старицам же, пришедшим и воздвизающим ю, бе иногда стужати, и даже до сего бесстудствующи, еже святое оно и аггелолепное лице ея дерзостне заушити, рекущи: «Горе нам! Что можем с тобою сотворити? Сами бо видехом, яко в час сии здрава бе и беседова со своими весело; егда же мы приидохом, на молитву зовуще, тогда внезапу, яко омертве, нам велики труды творящи. Се бо превращаем, яко мертву и недвижиму». Непорочная же агница отвещевает им: «О старицы беднии! Почто труждаетеся всуе? Егда аз вас понуждаю труд сей творити? Но сами вы безумствующе, всуе шатаетеся! Аз бо и вас зря, погибающих, плачюся, како же аз сама помыслю егда ити в собор ваш? Тамо у вас поют, не хваляще Бога, но хуляще его, Спасителя, и законы его попирающе». И тако возлагаху святую на носило, яко мертвое тело, и влачаху к пению. Егда же блаженная узряше кого егда от верных и знаемых, стояща на монастыри и зряща тризнища [борения] ея, глаголаше, стоня: «Увы, утомихся! Станите мало!» И старицы положат носило на земли. Глаголаше великая: «Старицы! Что се творите, влачаще мя? Егда аз хощу молитися с вами? Никако же, несть право, еже со отступльшими закона Христова обще молитися нам, християнам, но реку вам нечто: прилично убо, идеже ваше пение возглашает¬ся, тамо, на нужную потребу исходя, излишие утробное испражняти — тако бо аз почитаю вашу жертву!» Феодоре же отвезене бывши на подворие Печерского монастыря, и приставлена бысть к ней стража крепкая: два головы стрелецкие, пременяющеся с десятию воины, стрежаху. Елена же с прочими сестрами крыхуся страха ради, и не могуща уведети о святей Феодоре целую неделю, и тужаху зело, и плакаху много, аки младенцы, от матери отлучени. В день же 27 ноября, на день Знамения пресвятыя Богородицы, обрете ю Елена Божиим благоволением чудне вельми. Великой убо Феодоре исшедши на задний крылец, идеже исходят на нужную потребу, Елене же по улице той шедши — и тако Божиим мановением познастася. Бе же и на улице то место таковую же потребу имать, еже ходити ту человекам на облегчение чрева. И ту сто¬ящи Елена приближне и беседова с Феодорою, на высоте ей стоящи. И рече блаженная: «О возлюбленная ми Елено! ничто мене тако не оскорбило во днех сих, яко же разлучение ваше: ни отгнание из дому, ни царский гнев, ни властельское истязание, ни юзы, ни стража. Вся ми сия любезна о Христе! Но зело ми тошно, еже более седмицы не знаю, не ведаю о вас. Господа ради, не покиньте мене, не съезжайте с Московы, будьте ту! Не бойтеся! Уповаю на Хри¬ста, покрыет вас. Ниже бо о сродницах по плоти тако болезную, о вас же рыдая не престаю. Вся о укреплящем мя Христе возможно ми суть, единого же сего до конца не могу терпети!» Мария же, сопричастница подвига их, во время гнева царева на блаженную Феодору умысли бежати. По некоему же языку бысть за нею посылка и ята бысть в Подонской стране, и привезена к Москве, и такожде истязана, и подобие во всем поревнова блаженным сестрам Феодоре и Евдокии, зело бо сопротивися им, и пред всеми похвали древнее благочестие, а новых догмат отвержеся приятия. И посадиша ю, окопаша [в подземелье], под Стрелецким при¬казом. К Феодоре же часто приезжаше митрополит Иларион Рязанский. Она же тако мужественне с ним стязовашася, яко и вельми ему посрамлену бывати и безответну множицею отходити. Видя же себе Феодора железы тяжкими обложену и неудобством стула томиму, радовашеся. О едином же скорбяше и к наставнице своей матери Мелании своею рукою писаша: «Увы мне, мати моя, не сотворих ничто же дело иноческого! Како убо возмогу ныне поклоны зем¬ные полагати? Ох, люте мне, грешнице! День смертный приближается, аз, унылая, в лености пребываю! И ты, радость моя, вместо поклонов земных благослови мне Павловы юзы Христа ради поносити! Да еще: аще волиши, благослови мне масла кравия, и млека, и сыр, и яиц воздержатися, да не праздно мое иночество будет, и день смертный да не похитит мя неготову! Едина же точию повели ми постное масло ясти». Мати же на страдание подаде ей благословение, рекущи: «Стани доблествене, и Господь да благословит тя юзы Его ради носити! И пойди, яко свеща, от нас к Богу на жертву! О брашнех же: вся прилучающаяся да яси». Царю же по взятии Феодорине во многи дни седящу с боляры своими и мыслящу, что бы ей сотворити за мужественое ее обличение. Феодора же, брата ее, призвав пред ся, вельми истязоваше его о многих вещех, вопрошая его: «Повеждь ми, где Мелания? Ты вся тайны сестры своея свеси!» И вельми на Феодора належаше гневом. А Ивана Глебовича приказал беречи людям; отрок же от многой печали впаде в недуг. И приела к нему лекарей своих, и так его улечиша, яко в малых днях и гробу предаша. И умершу Ивану. Прислан сказати Феодоре смерть сына ее поп-никониянин, иже злоумен сый, досаждаше святой, приводя от псалма 108-го глаголы, реченные о Июде. Нечестивый бескуфейник ко блаженней приписоваше, якобы сего ради, занеже отвратися веры их, прийти на ню Божию наказанию, и еже положитися дому ее пусту, и живущего не имети. Премудрая же разумница не внимаше о сем буести их; уведевши же смерть возлюбленного си сына, оскорбися вельми и падши на землю пред образом Божиим умильным гласом плакаше, рыдающи, вещаше: «Увы мне, чадо мое, погубиша тя отступницы!» И пребысть на мног час, не воставающи от земли, воспущающи о сыне си надгробные песни, яко и инем слышащим рыдати от жалости. Царь же о смерти Иванове порадовася, яко свободнее мысляще без сына матерь умучити. Не точию же се, но и двою брату ею, Феодора и Алексея, оваго — на Чугуев, оваго — на Рыбное яко бы на воеводство, паче же в заточение поотсла [отослал]. Феодор бо на власти своей толико обогатися, яко и своих рублей тысячу прожил. Се же царь творяше от великой злобы на блаженную, мысляше, яко да ниоткуду же никако же никакова рука да не приближится, помогающи им в скорбех тех великих, но обаче Бог бяше с ними. После Ивановы же смерти все имение расточи; отчи¬ны, стада, коней разда болярам, а вещи все — златые и сребряные, и жемчужные, и иже от драгих камений, — все распродати повеле. И разоряюще полату, множество злата обретоша в стене заздано [заделано]. Един же от раб Феодориных — Иван — повелением госпожи своея некие драгие вещи положи у некоего, мнящася верна быти, и наважде¬нием жены его предан бысть, и мучен вельми, огнем жгом, и прочее, истязаем ошестером. И вся претерпе доблественне и аки добрый раб и верный нелицемерне поревнова госпоже своей, наконец сожжен в Боровске с про¬чими мученики. Посем же якобы умилися царь, повеле дати Феодоре две от рабынь ея, яко да послужат ей в юзах ее. И притекоша с великою радостию Анна Аммосова и Стефанида, прозываема Гнева, и служаху ей. Княгине же праведней аще и не достася по жребию рабыня на службу ее, воздвиже Бог честнейшу от рабынь — господскую дщерь — послужити господству ее. Акилина девица, болярская дщерь, всегда служила ей, приходя к ней и отходя. Последи и сама Акилина пострижеся и наречена бысть Анисия. Марии же тамо седящи и беду приимаше более обою сестр: бесстуднии воини пакости творяху ей невежеством, прихождаху же к ней и попы никонианские и много ее смущающе и укоряюще яко раскольницу. Единою же приидоша к ней, яко бес со дияволом, сиречь поп со дияконом, и нуждаху ее да прекрестится тремя персты, и не хотяше. Они же, обесстудившеся, яко же пси, приближившеся, окаяннии, начата персты ее ломати, складовающе щепоть. Она же гнушающися, глаголаше: «Несть се крестное знамение, но печать антихристова!» Они же противо: «Ни, не тако, но сии два перста, яже ты слагаеши, показуя крест свой, младенцы, егда калом ся умажут, тогда матери их сима двема перстома гной их оскребают!» Тако бо злочестивии умеюще лаяти! И сице им всем трем по разным местам седящим и тер¬пящим о имени Господни. [/more]
Ответов - 1
САП: Лета того сподоби Бог великую Феодору в юзах и за крепкою стражею причаститися от руку преподобного отца Иова Льговскаго, о нем же и прежде речеся. Бысть же дивно, понеже у нее на карауле един голова милостив к ней зело; молит его святая, рекущи: «Егда бех в дому моем, во едином от сел наших служаше некий священник, старый сый, и бяше милость наша к нему. Ныне же слышах, яко зде он. Жаль ми его, старости ради. Аще есть твоя милость к нашему убожеству, повели, да призову его!» И повеле. И прииде старец святый ко святой мученице, яко Варлаам ко Иоасафу, бесценный бисер подати белецким образом. И грядущу ему в сенях, и сам голова востах, поклонися ему. И сподобив мученицу прияти тело и кровь Христову, и отъиде. Толико же умилися блаженный ста-рец, зря великое страдание великия госпожи, яко последи невозможно ему без слез воспомянути ее. Бысть же и се паки дивно. Обе сии сестры единород¬ны, великая, глаголю, Феодора и благоверная Евдокия, вожделеста в жизни сей видетися в лице и побеседовати. И молястася всесильному Богу, яко да утешит их. Последи Евдокия рече княгине своей, у нея же в келий седяше: «Госпоже, ты веси болезнь детскую? И се аз оставих их Христа ради! Аще обретох благодать пред тобою, пусти мя в дом мой, яко да целовав их и утешив и сама утешуся, и прежде вечера паки возвращуся дозде. А никто же не возможет уведети вещь сию, точию ты и аз. А возможе по сему быти, аще восхощеши точию помиловати мя: се бо днесь полудневная година, игумения в гостех и старицы разыдошася, и людей на монастыре мало, а аз, фатою покрывшеся, пройду, и никто же не узнает мя». Княгиня ж та паче чаяния человеческого пусти мученицу-княгиню, повеле оставити образ пресвятыя Богородицы, рекущи? «Вем аз, како ты любиши образ Владычицы нашей. Остави ми его зде и иди с миром, и вем, яко она, помощни¬ца, возвратит тебе семо». И иде блаженная, и грядущи ей путем, навади бес неких злых человек, и глаголаху друг ко другу: «Имите ю, беглая есть!» Она же смело отказоваше. И снидеся [встретилась] на пути с Еленою, и приидоста до Печерского подворья. Дворница же поведа Феодоре пришествие их. Блаженная сосла от себя рабу свою Анну, а вместо ее к ней взыде княгиня Евдокия и на крыльце мимо ног караульщика прошла, ему мнящу та же Анна идет. И беседоваста любезно мученица со исповедницею. И позавиде диавол, и подвиже бурю, и познана бысть вещь, и крамолу воздвигоша вси десятерица воин. И при¬звавши Феодора, умоли начальника. Он же умоли воины и умолкоша. Мученицам же бысть се к блажейшему: повеле бо голова гостьи той ночевати у нее: «Да аз, — рече, — нощию отпущу ея тайно». Святии же нощь тую всю ликоваху, беседующе. И к свету отъиде Евдокия, и проводи ю Елена, и прииде в монастырь, и все утаися, и утишися. Елена же седящи и им служаше, потребная им строяше: и пищу, и одежды, и овогда сама ношаше, овоща же со инеми посылаше. К Евдокии же не единою приезжал и Михайло Алексе¬евич, и у окна стоя, со умилением глаголаше: «Удивляет мене ваше страдание, едино же смущает мя: не вем, аще за истину терпите?» Множество же вельможных жен приезжаху, и от про¬стых людей притекаху на зрение [зрелище], како влачаху княгиню на носиле. Наипаче же вельможнии тии преизлиха любезне дивляхуся и аки о сроднице своей болезноваху. Видевши же сие игумения и сугубыми помыслы содержима бе: ово жалостию преклоняшеся о страдании ее, помышляющи сан ее вельможный, ово же и возмущашеся, видя, яко сие влачение паче ей к прославлению: вси бо народи срищутся на видение терпения ее. И сия помыслив, приходит к патриарху Питириму, тогда сущу, и поведа ему о вещи, како у них в монастыри деется и каковая княгиня седит и за кую вину, ему бо того не ведущу, яко прежде его посаждени быша. Вопрошающу же ему опаснее [внимательнее] игумению, прилично стало игуме¬ний и о Феодоре воспомянути. Конечнее же патриарх рече игумений: «Иди ты, аз о сем цареви имам воспомяну¬ти». И потщався [устремился] к царю, и воспомяну ему о великой Фео¬доре и о блаженней княгине. «Аз, — рече, — тебе, госуда¬рю, советую боляроню ту, Морозову-вдовицу, кабы ты изволил паки дом ее отдати ей и на потребу ей дворов бы сотницу християн дал, а княгиню ту тоже бы князю отдал, так бы дело то приличнее было; женское бо их дело, что они много смыслят?» Тогда рече царь: «Святейший владыко, аз бы давно сие сотворил, но не веси ты лютости жены тоя. Аз бо како ти имам поведати, елико ми ся поруга и ныне ру¬гается Морозова та. Кто ми такова злая сотвори, яко же она? Многи бо ми труды сотвори и велия неудобства пока¬за. И аще не веруеши словесем моим, то изволи искусити собою вещь, и призвав ю пред ся — вопроси; и тогда увеси крепость ее. И егда начнеши ю истязати — тогда вкусиши пряности ее. И потом что повелит твое влады¬чество, то сотворю и не ослушаюся отнюдь словесе». И во 2 час нощи поемше Феодору и с юзами, и посадивше на дровни, и сотнику поведено тамо ити. И привезоша ю в Чудов, и введоша во Вселенскую полату, и бе ту стоя Питирим-патриарх и Павел-митр
полная версия страницы