Форум » Полемики » О языке и вере. (продолжение) » Ответить

О языке и вере. (продолжение)

САП: Церковнославянский язык понимался на Руси не просто как одна из возможных систем передачи информации, но прежде всего как система символического представления православного вероисповедания, т. е. как икона православия. Восприятие такого рода находило теологическую мотивировку в специальной теории языка, которая была разработана в православной церкви еще на греческой почве и получила в дальнейшем широкое распространение на Руси Согласно этому учению душа, слово и ум составляют неразделимое единство, которое рассматривается как одно из манифестаций Троицы. Слово имеет два рождения: сначала оно непостижимым образом рождается в душе, затем оно рождается в теле, т. е. получает материальное воплощение через человеческое тело — подобно тому, как Бог-Сын рожден сначала непостижимым образом от Бога-Отца, а затем получил материальное воплощение через человеческое тело Девы Марии (Матьесен, 1972, с. 28-29). Тем самым, правильная вера определяет правильный способ выражения. Такой подход определяет отрицательное отношение к другим языкам постольку, поскольку они ассоциируются с каким-либо иным вероисповеданием. В частности латынь воспринимается как символ католической веры (своего рода икона католичества), татарский язык ассоциируется с мусульманством и т. п. Соответственно, татарский и латынь воспринимались на Руси как заведомо нечистые языки, принципиально оскверняющие говорящего. Когда в середине XVII в. в Москву прибыл антиохийский патриарх Макарий его специально предостерегали, чтобы он «отнюдь не говорил по-турецки». «Боже сохрани, — заявил царь Алексей Михайлович, — чтобы такой святой муж осквернил свои уста и язык этой нечистой речью» (Павел Алеппский, III, с. 20-21). Такое же в общем отношение было и к латинскому языку. «Латынскаго языка вседушне диавол любит», — утверждает Иван Вишенский в «Зачапке мудраго латынника з глупым русином» (Иван Вишенский, 1955, с. 194). Латинский язык воспринимается как типичный еретический язык, который по самой своей природе искажает содержание христианского учения: невозможно выражаться на латыни, оставаясь православным, и напротив, — для того, чтобы быть православным, необходимо принять православный же способ выражения, т. е. обратиться к греческому или к церковнославянскому языку. Это отношение к латыни нашло выражение в виршах XVII в. (предполагают, что их автором был Иван Наседка): И латынскую грамоту свою [католики] всех болши похваляют. И глаголют про нея, яко всех мудряе, Мы же глаголем: несть латыни зляе. Паче же рещи, не от свята мужа грамота их сотворена, Но от поганых и некрещеных еллин изложена Наша же словесная грамота от свята мужа сотвореииа, Яко цвет от всех трав произбранна, И болгаром и нам словяном преданна, Дабы всякая христианская душа к заповедем Господним приведена. (Былинин и Грихин, 1987, с. 378) (Успенский Б. Семиотика истории. Семиотика культуры) http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Ysp/21.php

Ответов - 106, стр: 1 2 3 All

шлаковоз: Сергей Петрович пишет: Освящайте" свои руки, "освящайте". И чем больше (чаще), чем лучше. Вас как уголовников (позор для христианина!) пересажают (хорошо бы пожизненно), а нормальные люди без вас хоть вздохнут. Земля от злобной и всё ненавидящей дряни очистится. "Ужель такую ревность, пробудил я в Вас? Ах! В чём я виноват?" О каких уголовниках Вы говорите? Кто то собирается УК нарушать? Обязательно сообщите в соответствующие структуры. Изъять "Просвятитеь" Иосифа Волоцкого, а его самого предать забвению.

шлаковоз: Сергей Петрович пишет: Глупости. У Ватикана - иная сила в мире, Ватикан свободен от пресмыкания перед земными правителями, являясь в лице папы главою католиков всего мира. Идеальная модель, гораздо предпочтительнее восточной. Если б еще им не еретиками быть! Да разве для Вас, Марченкониан, эти господа еретики? Если правильная вера Не определяет правильный способ выражения? Да будет Вам известно, в католических капищах уже можно молится без "филиокве". Практически 1:1 по Православному обряду, с маленькими дополнениями, такими несущественными, что и не заметишь отличие. Так, что это Вам нужно "Искать по себе".

шлаковоз: САП пишет: Шлаковоз сам по себе. И это ошибка, я карлик стоящий на плечах гигантов. К сожалению разговор перешёл не в то русло. Изменение слова"Держава" на слово "Страна" без СОБОРНОГО !!! решения, на "Свой страх и риск" это конечно апофеоз еретиков Марченкониан, но не это самое главное. Главное-для нас: САП пишет: правильная вера определяет правильный способ выражения Для них: Это завуалированная ересь т.е. Правильная вера НЕ определяет правильный способ выражения. Вот как "никониане" в комментариях на сайте Богослов.ru отвечают на нападки криптокатоликов. диакон Владимир. 5.10.2010 в 10:12 Уважаемый Рустик! Попытайтесь ещё раз порассуждать над статьей Автора. Прочитайте с рассуждением и посылаемую Вам статью: О мистической красоте церковного языка Древний язык ближе к внутреннему логосу - языку духа, языку религиозной интуиции и молитвенных созерцаний. Это язык не рассудка, а сердца, язык глубоких гностических проникновений, язык напряженной духовной энергии и особой динамики. Древние языки вызывают в человеческой душе нечто вроде припоминаний о потерянной человеком способности внутренних непосредственных передач своих мыслей, восприятия другой души и озарений от Бога. Есть сокровенный, внутренний язык, который глубже внешнего языка, нуждающегося в форме слова. Профористические (внешние) языки все больше отдаляются от своего центра - духовного логоса, все больше дифференцируются и материализируются. Новые языки обращены преимущественно к рассудку человека - аналитической способности его разума, низшей по сравнению с духовной интуицией. Они способны также выразить эмоциональные и страстные состояния человека; но для той области духа, которая проявляет себя в молитвенном порыве, новые языки оказываются вялыми, бессильными, как мышцы дряхлого старика. Сторонники языковой реформы богослужения утверждают, что на новом, современном языке литургия будет более понятной. Но литургия, сама по себе, тайна. Она не может стать понятной на вербально - семантическом уровне, иначе можно было бы понять и усвоить литургику с книгой в руках за письменным столом. Литургия - это не повествование, которое может быть подробно разъяснено, ни загадка, которую можно разгадать, ни задачу, которую надо разрешить. Богослужение – это включенность человека в духовную реалию, а средством для этого является воздействие на душу человека всего духовного поля Церкви: храмовой архитектуры и убранства, иконописи и богослужебных напевов, а самое главное - сила молитв священнослужителей и народа, находящихся в Церкви. Про святого Иоанна Кронштадтского рассказывали, что когда он совершал литургию, или молча молился на проскомидии, люди чувствовали явно, почти физически, силу его молитв и благодатную помощь. Древней язык ближе к внутреннему логосу, поэтому он имеет большее воздействие на человеческое сердце. Странное явление: иногда фраза на славянском языке, минуя аналитический рассудок человека, струей горячего света озаряет, как будто открывает его сердце, и оно трепещет так, как душа странника, который после дальнего пути увидел огни отеческого дома. Здесь происходит то, что мы можем не вполне точно назвать - припоминанием. Человек вспоминает о потерянном рае и о том языке, которому повиновались все живые существа, как царю земли, на котором он беседовал с ангелами. Здесь мистика и обаяние языка: древний священный язык трогает человеческое сердце, заставляет звучать сокровенные струны души. Модернисты не знают и не чувствуют этого; они хотят древний язык заменить новыми языками для того, чтобы была понятнее семантика слова, которая не делает понятнее тайну богослужения. Кроме того, в богослужении существует язык обрядов и ритуалов, не менее важный, чем словесный язык. Этот символический язык еще менее понятен, но он служит средством включенности человека в живую реалию происходящих событий. Если мы хотим сделать богослужение доступным для нашего плоского рассудка, то должны сделать понятными церковные обряды: заменить их словесной интерпретацией или перевести их на язык театральной пантомимы, то есть, превратить обряд из многогранного священного символа, в мимический жест. Что же останется тогда от литургии - назидательное представление? Когда мы говорим, что литургия это выражение земной жизни Христа Спасителя, то мы вовсе не имеем в виду, что литургия - инсценировка Евангелия; литургия - это возможность для человека посредством священных символов самому стать участником библейских событий, внутренне воспринять Голгофскую Жертву, как Жертву, совершенную лично для него, а Воскресение Христа - как воскресение своей души. Мы сказали, что древний язык это напоминание сердцу человека о его древнем отечестве - потерянном рае. Современный язык - это язык школы и университета, язык улицы и рынка, фабрики и вокзала. Он не помогает человеку вырваться из плена обыденных повседневных дел, забот и интересов. Напротив, священный язык как бы свидетельствует, что в храме мы общаемся с другим миром, с другой, необычной для нас реалией. Hе только между содержанием речи и чувством, но также самой формой языка и чувством существуют ассоциативные связи. Вообще форма не может быть совершенно абстрагирована от содержания. Новый язык, хотим мы этого дли нет, будет нести в сeбe новое содержание, новую информацию, новый эмоциональный подтекст, выявить и определить которые невозможно нашему логизирующему рассудку. Проповедь в храме произносится на современном языке. Но молитву нельзя смешать с проповедью или богословием. Проповедь рассказывает о духовном мире, а молитва включает нас в этот мир; богословие указывает путь, а молитва ведет по этому пути. Мы говорим о красоте древних языков. Что мы подразумеваем под этим? Мы думаем, что это некое тайное созвучие ритмов сердца с ритмами древнего языка и эта гармония воспринимается нами как особая красота языка. Прочитаем вслух внимательно псалмы на новом и древнем языках, какую разницу увидим мы в своем внутреннем состоянии? Новый язык подобен воде, которая может утолить жажду, но оставит душу холодной, а древний язык - вино, которое веселит и радует сердце человека


шлаковоз: САП пишет: Для него и пишу. А я для Вас. Вот реакция на предыдущую статью, противников церковно-словянскогоязыка как боговдохновенного, привожу за неимением возражений со стороны Марченкониан. Апология слова 28 января 2010 г. Михайлов Петр Борисович Статья доцента ПСТГУ и постоянного автора портала «Богослов.Ru» П.Б. Михайлова посвящена богословско-философской рецепции слова в наследии отцов Церкви. Публикуемый материал является реакцией на статью свящ. Григория Мусохранова «Платонический характер восприятия церковнославянского языка в Московской Руси (XIV-XVII вв.). К православной философии культа». Я не берусь за опровержение того неожиданного призыва к возрождению языческого магизма, который запечатлел иерей Григорий Мусохранов на страницах долготерпеливого портала Богослов.ру, выступив со статьей «Платонический характер восприятия церковнославянского языка в Московской Руси (XIV-XVII вв.). К православной философии культа». Утверждения автора слишком очевидны и категоричны, чтобы их опровергать. Достаточно привести хотя бы следующую цитату, чтобы отказаться от полемики: «Чем глубже ум врастает в реальность, тем сильнее он ею овладевает, тем точнее он ее именует и может существенно на нее воздействовать - это есть обоснование онтологичности и следовательно магичности языка». Однако оставить это выступление вовсе без ответа было бы неправильно. Поэтому я предлагаю читателям некоторый, разумеется, далеко не исчерпывающий опыт систематизации представлений христианских богословов о первоэлементе языка -- слове. Слово (греч. λόγος) -- одно из определяющих понятий христианского богословия, имеющее чрезвычайно богатый спектр значений. Обильные семантические ряды ему обеспечило его богатое философское прошлое в античности. Начиная от Гераклита и заканчивая неоплатониками, слово мыслилось как философское понятие, содержащее следующие аспекты: лингвистический, логический, онтологический, теологический, риторический. Практически все они плодотворно использовались в православном христианском богословии. Настоящий обзор сосредоточен на трех наиболее важных значениях: 1) богословском -- Слово как имя Бога-Сына, 2) метафизическом -- слово применительно к мирозданию, как разумный принцип, управляющий миром, и 3) антропологическом -- слово применительно к человеку, как рациональная и лингвистическая категория. Основанием для подобной систематизации служит наиболее общая классификация понятия слово, предложенная Афанасием Александрийским, хотя и в другой последовательности: «...во всем мире есть благоустройство, так что необходимо настоятелем и строителем этого быть не кому иному, как Божию Слову. Словом же называю не то, которое внедрено и прирожденно в каждой из сотворенных вещей, и которые иные привыкли называть семенным; такое слово неодушевленно, ни о чем не мыслит, ничего не представляет, но действует только внешним искусством, в соответствии с намерением действующего. Также не то разумею слово, какое имеет словесный человеческий род; не слово, сочетаемое из слогов и звучащее в пространстве. Но разумею живого и действенного Бога, источное Слово Благого и Бога всяческих, Слово, которое и отлично от сотворенных вещей и от всякой твари, и есть собственное и единственное Слово благого Отца, вселенную же привело в устройство и озаряет Своим промышлением» (Афанасий Великий. Против язычников 40). Cлово как богословский принцип Устойчивое богословское употребление лексема слово получила в новозаветных книгах, составленных Евангелистом Иоанном Богословом: Ин 1:1, 14; 1 Ин 1:1; Откр 19:13, где оно напрямую соотносится со Вторым Лицом Святой Троицы до и после Воплощения: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.... Именно Иисус есть предвечный свет, освещающий всякого человека, приходящего в мир; Он есть слово жизни, Он -- единородный Сын Божий, Он -- Бог, наконец, Он -- Судия. Именование Иисуса Христа Словом характерно не только для Иоанна, но и для других апостолов, в частности, для Петра (Деян 10:36). Почва для богословского применения слова была подготовлена Филоном Александрийским (15/10 до РХ - после 41 г. по РХ), для которого слово есть «общий принцип ветхозаветного Откровения и греческой философии» (С.Н. Трубецкой. Учение о Логосе в его истории. Философско-историческое исследование. СПб., 2009. С. 168); у него слово впервые называется единородным Сыном Божиим, хотя остается не более чем собирательным понятием, передающим идею рационального начала, но лишенным самостоятельного бытия. Древние христианские авторы, в особенности в доникейский период (до 325 г.) широко применяли понятие слово для обозначения Лица Спасителя. Среди них следует в особенности упомянуть Игнатия Богоносца, Иустина Философа, Иринея Лионского, Климента, Оригена и Афанасия. И после 325 г., хотя уже значительно реже, Господа продолжали именовать Словом. Григорий Нисский присваивает Трем Лицам Святой Троицы определенные понятия: Ум -- Отцу, Слово -- Сыну, Любовь -- Святому Духу. Вплоть до II Вселенского Собора (381 г.), в доникейский и староникейский периоды, преимущественная модель описания тайны Боговоплощения выражалась в категориях слово - плоть (ср. Ин 1:14 -- Слово стало плотью), где слово соответствовало Божественной природе Христа, а плоть -- человеческой. В доникейский период широко также использовалась лингвистическая конструкция, различавшая слово внутреннее (λόγος TMνδιάθετος) и слово произнесенное (λόγος προφορικός) для указания на существование Спасителя до и после Воплощения (или, до и после творения мира), однако из-за злоупотреблений гностиков от нее пришлось отказаться. Особенно ярко о Христе как Слове писал Афанасий Александрийский. Для него Божественное Слово есть универсальный разумный принцип бытия, живой Бог, имеющий основание лишь в самом Слове (αÙτολόγος), Он есть неизменный образ своего Отца (Афанасий Великий. Против язычников 41); кто способен усмотреть разумный принцип в мироздании и собственной душе, тот познает Бога (Там же 45). Для православных богословов важна коннотация слова как имени Божия со словом как разумным началом в мироздании и человеческом устройстве. Cлово как метафизический принцип Многим православным богословам присуще осознание разумной подосновы всего мироздания, обозначаемой словесами или малыми логосами (λόγοι). В своем истоке эта концепция восходит к платоническому учению об идеях, однако существенно от нее отличается. Есть еще более близкая аналогия содержится в учении стоиков о семенных словесах (λόγοι σπερματικοί). Согласно такому пониманию, все в мире проникнуто божественными идеями, некими плодотворными семенами, частицами божественного присутствия в мире, задающими для всего -- всякой отдельной вещи и всякого существа -- принцип и закон существования, реализуя замысел Творца о своем творении. Все словеса в своем пределе восходят к Богу и возводят к Нему с собой все творение. Так все мироздание через их посредство причастно своему Творцу. Иустин Философ называет семенное слово «внутренним откровением» Бога во всяком человеке, причем не только христианине (Иустин. Апология II 8. 1). Детально разработал учение о словесах или малых логосах Максим Исповедник. Для него слово имеет разнообразные значения: оно есть одновременно и сущность вещи, и божественное воление, и закон ее бытия, и ее свершение, цель. Все малые словеса соединяются в едином Слове -- Боге и тем достигается спасение мира. Аскетическая православная традиция знает понятие «ведение словес твари»: так называется понимание сокровенного смысла Писания, внутреннего человека, истинной молитвы, поклонения в духе, внутреннего царства: «Тогда окружающее представляется в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет, все как будто говорит, что существует для человека, свидетельствует любовь Божию к человеку и все молится, все воспевает славу Богу... таков способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими» (Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. Рассказ 2). В многовековой аскетической православной традиции слово молитвы, в частности, Иисусовой молитвы, т.е. имя Иисуса пронизано божественной энергией. Архимандрит Софроний пишет об имени как о духовной категории, что нисколько не противоречит православной аскетической традиции при жестком условии, что метафизическая (в данном случае «духовная») реальность принципиально отличается от реальности лингвистической. Об этом недвусмысленно свидетельствует его уточнение: «Имя Иисус ... есть духовная реальность... оно свято и освящает нас чрез призывание его... оно соединяет нас с Богом. В нем, этом Имени, присутствует Бог... Как божественная энергия -- оно исходит от Сущности Божества и божественно само по себе» (Софроний (Сахаров), архимандрит. О Иисусовой молитве. Киев, 2000. С. 135). Он же предложил классификацию молитвы, основанную на многовековом аскетическом опыте, предложил архимандрит Софроний (Там же. С. 125-126): а) молитва устная, б) молитва умная (мысленная), в) умно-сердечная (мысленно-эмоциональная), г) самодвижная (непроизвольная) и д) благодатная (непосредственное созерцание, даруемое свыше). В этой схеме нетрудно усмотреть поступательное развоплощение слова, его освобождение от производных человеческой природы и обретение им бесплотного духовного характера, что напрямую связано с практикой Иисусовой молитвы и достижением состояния исихии. Именно этот последний тип молитвы ценится наиболее высоко. Совокупный аскетический опыт Церкви породил такое высказывание: «истинная молитва начинается тогда, когда начинает говорить Бог». Одним из противоречивых проявлений православного аскетического опыта стало движение имяславия (начало XX в.), в котором слово как метафизическая категория воспринимается как лингвистическая норма, что и с богословской и с лингвистической точек зрения некорректно. В этой концепции слово тождественно сущности обозначаемой им реальности («Имя Божие есть Бог» -- Антоний (Булатович), иеросхимонах. Апология веры во Имя Божие и во Имя Иисус. М., 1913). В ходе уточнения богословской и философской аргументации слово, точнее, имя Божие, стало отождествляться с божественной энергией, из чего следуют радикальные богословские и практические выводы. Ср. например: «Имя Божие есть энергия Божия... и потому сам Бог» (А.Ф. Лосев. Имя. СПб., 1997. С. 15). Интересное, хотя и вполне независимое от ортодоксальной богословской традиции развитие эти идеи получили в философских концепциях русских мыслителей XX в. - прежде всего, у свящ. П. Флоренского, прот. С. Булгакова и А.Ф. Лосева. Флоренский разработал теорию «священного переименования», при котором инструментом трансформаций в религиозной сфере выступает имя как первоэлемент слова (П. Флоренский, свяш. Священное переименование. М., 2006). А.Ф. Лосев в ранний период своего творчества (1920-е гг.) создал монументальную философию имени, согласно которой «слово и, в частности, имя есть необходимый результат мысли, и только в нем мысль достигает своего высшего напряжения и значения» (А.Ф. Лосев. Философия имени // Он же. Бытие - имя - космос. М., 1998. С. 627), иными словами, слово, будучи материальным выражением мысли, является его наиболее полной и совершенной реализацией. Наконец, прот. С. Булгаков в эмигрантскую пору своего творчества (С.Н. Булгаков. Философия имени. СПб., 1998) создал богословскую концепцию слова или его подвида имени, которая рассматривает эту категорию в более широкой перспективе, чем лингвистика или философия - в перспективе богословской, где слово есть не только языковая или когнитивная категория, но прежде всего категория онтологическая. Таким образом, он закономерно приходит к оформлению категориального ряда: слово - символ - логос. Слово как антропологический принцип Слово (словесность) во всем многообразии его значений есть наделенность человека разумом и даром речи: «Разумная часть души, в свою очередь, разделяется на слово внутреннее и слово внешнее. Внутреннее слово есть движение души, происходящее в уме без какого-либо выражения в речи. Поэтому бывает, что часто мы молча, мысленно произносим целую речь или рассуждаем во сне. В отношении этого вида слова, преимущественно, мы и являемся словесными, или разумными, ибо и немые от рождения или потерявшие способность речи вследствие болезни тем не менее суть существа разумные. Внешнее же слово имеет действительно существование в речи и в разных языках; иначе сказать: это - слово, произносимое устами и языком; отсюда оно и называется произносимым, или внешним. В отношении этого внешнего слова мы и называемся имеющими способность речи» (Иоанн Дамаскин. Изложение веры 35). По мысли большинства древних богословов слово и является тем средоточием человеческого существа, которое называется образом Божиим. «Мы приведены из небытия в бытие, мы сотворены по образу Создателя, имеем разум и слово, которые составляют совершенство нашей природы и которыми мы познаем Бога» (Василий Великий. Беседа о благодарении). Именно слово обеспечивает коренное внутреннее сродство человека с Богом. В раскрытии заложенных в человеке словесных способностей, в обнаружении очертаний Слова Божия и заключается залог спасения человека и жизни вечной. Это означает, что познание Бога заключается не только в развитии интеллектуальных способностей, но еще больше в упрочении своего духовного родства с Творцом. Потому путь к Богу пролегает в обращении к своему внутреннему миру, выявлению в нем зеркального сходства с Создателем: «когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха, и соблюдает в себе один чистый образ, тогда (чему и быть следует) с просветлением его, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ - Слово, и в Слове уразумевает Отца» (Афанасий Великий. Против язычников 34). Итак, с одной стороны, слово это инструмент нашего познания и приближения к Богу, с другой -- Слово есть сам предмет, точнее, объект нашего познания. В одной точке процесс и цель познания совпадают. Григорий Нисский переносит тринитарную аналогию (Ум -- Отец, Слово -- Сын, Любовь -- Святой Дух) на внутренний трихотомический состав человека: «Душа нерождена подобно Нерожденному Богу-Отцу, разумное слово рождается из нее неизреченно и бесстрастно [подобно Сыну], ум небеспричинен и нерожден, он исходит подобно Духу» (Григорий Нисский. Об образе и подобии). Слово как лингвистический принцип Наконец, в православном богословии в достаточной мере осознавалась и лингвистическая природа слова, суть которой обусловлена коммуникативными задачами. Древние православные богословы, будучи наследниками античных лингвистических концепций, усматривают в языке и слове, в частности, тройную логическую структуру (ср. «семантический треугольник» Г. Фреге): предмет (денотат) -- понятие (сигнификат) -- слово (знак). Соотношения между ними устанавливаются в процессе коммуникации: слова обозначают мыслимую предметность, при том что предметы произведены Богом, мысли -- умом, а слова -- душой. В вопросе о происхождении языка, элементом которого является слово, православные богословы в большинстве придерживаются конвенциональной концепции («по соглашению» -- κατ¦ θέσιν), а не естественной («по природе» -- κατ¦ φύσιν). Лингвистическая природа слова описывается в богословских категориях: «Человеческое слово есть образ Предвечного Слова Отца... И наше слово обладает творческой силой... и наше слово достигает вечности, если сказано в путях воли Его... Слова Литургии и вообще молитв не суть только человеческое, но и данные Свыше. Церковный язык относится к сфере Божественного Бытия; он должен выражать Откровение Духа и им порождаемые умные видения...» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь - Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006. С. 286). Понимать фразу архимандрита Софрония следует так: слова Литургии и молитвы порождены соработничеством Бога, дающего о Себе откровение, и человека, именующего «умные видения». Итак, учитывая детальную проработку категории слова в православной богословской традиции, совершенно неприемлемо игнорировать его частные значения или выдавать одно значение за другое, что в таком обилии содержится в публикации иерея Г. Мусохранова. Чем опасна подобная неразборчивость -- красноречиво показывают выводы, к которым он приходит. Остается еще только добавить, что известный отечественный лингвист и историк Б.А. Успенский, которого автор опрометчиво вербует в свои единомышленники, нисколько не разделяет его взглядов. Для Успенского научный интерес к языковому своеобразию русского средневековья никоим образом не предполагает нормативности его языковых практик для других времен и нашей эпохи, в частности.

о. Андрей: шлаковоз пишет: Изменение слова"Держава" на слово "Страна" без СОБОРНОГО !!! Клевета! Вам, Дионисий, необъяснимая ненависть совершенно помрачила и разум, и память... Или лишь совесть? Приведите хотя бы один пример, хотя бы один текст, в котором слово "держава" было заменено на слово "страна".

Феодосия: Дионисий, слово "марченкониане" пишется с маленькой буквы по известной (зловещей ) аналогии... И по правилам русского языка.

о. Андрей: шлаковоз пишет: Именно Иисус есть предвечный светВы хотя бы фильтровали бы то, что тиражируете в сети. Если слово для Вас столь значимо, то разве не значимо одно "и" или два? Прежде чем на люди с какой-теорией идти нужно ее хоть немного в порядок в собственной голове привести. А то забавно читать "ревнителя" староверия находящегося всецело в плену никонианской околоцерковной философии

САП: о. Андрей пишет: Приведите хотя бы один пример, хотя бы один текст, в котором слово "держава" было заменено на слово "страна". Я так и не понял, из-за чего у вас препирательства?

о. Андрей: САП пишет: Я так и не понял, из-за чего у вас препирательства? Вы думаете я что-то понимаю? Все было совершенно безмятежно многие годы, никогда и мелких даже не возникало разногласий. Я же предлагаю Дионисию привести конкретные примеры, но он лишь гневными тирадами ограничивается и цитированием никонианских умников.

Прасковья: Марченкониане, смешно. Я еще понимаю если бы батюшка запрещен был, а мы бы тут вокруг него кружок бы организовали, а так какое основание?

шлаковоз: о. Андрей пишет: Клевета! Вам, Дионисий, необъяснимая ненависть совершенно помрачила и разум, и память... Или лишь совесть? Приведите хотя бы один пример, хотя бы один текст, в котором слово "держава" было заменено на слово "страна". Это даже интересно, к Вам уменя лично нет ни каких эмоций, если в Вашем образе ещё сохранился МОЙ духовник о. Андрей я лишь ещё больше буду молится, чтобы демон освободил его первообраз. А по поводу клеветы, может быть Вы скажите, что и богослужения на русифицированном языке Вы не совершали?

шлаковоз: Феодосия пишет: Дионисий, слово "марченкониане" пишется с маленькой буквы по известной (зловещей ) аналогии... И по правилам русского языка. Спаси Христос, я наполовину татарин. Потому для меня, что русский, что церковно-словянский, до недавнего времени были чуть лучше тюркского. Якши? Это и сближало меня с этим господином, слава Христу и мои раскосые глаза открываются.

шлаковоз: Прасковья пишет: Марченкониане, смешно. Я еще понимаю если бы батюшка запрещен был, а мы бы тут вокруг него кружок бы организовали, а так какое основание? Арий стал еретиком до или после запрещения и анафематствывания?

о. Андрей: шлаковоз пишет: Это даже интересно, к Вам уменя лично нет ни каких эмоций, если в Вашем образе ещё сохранился МОЙ духовник о. Андрей я лишь ещё больше буду молится, чтобы демон освободил его первообраз. Непереводимая игра слов. Как показало дело, духовником в подлинном смысле этого слова я для Вас не был, ибо сущности Вашей вовремя не увидел, и соответственно надлежащего лекарства подать Вам не сумел, увы... Искренне желаю найти Вам такого духовника, который сможет принести Вашей душе подлинную пользу. шлаковоз пишет: А по поводу клеветы, может быть Вы скажите, что и богослужения на русифицированном языке Вы не совершали? Вы хоть раз присутствовали при таком у нас богослужении? Если да, то когда, сколько раз, что конкретно было русифицировано? Конкретику, пожалуйста. шлаковоз пишет: мои раскосые глаза открываютсяУж не благодаря ли сектантам токоревцам и никонианским филосОфам, которых Вы столь усердно тиражируете?

о. Андрей: шлаковоз пишет: Арий стал еретиком до или после запрещения и анафематствывания? Ересь Ария вполне известна, а каковую же Вы обрели у меня? Каким собором или святым отцом она изобличена?

Сергей Петрович: шлаковоз пишет: Это даже интересно, к Вам уменя лично нет ни каких эмоций, если в Вашем образе ещё сохранился МОЙ духовник о. Андрей я лишь ещё больше буду молится, чтобы демон освободил его первообраз. Денис, как тебе не стыдно! Это уже ни в какие рамки не лезет. Горе с тобою.

Сергей Петрович: о. Андрей пишет: Как показало дело, духовником в подлинном смысле этого слова я для Вас не был, ибо сущности Вашей вовремя не увидел, и соответственно надлежащего лекарства подать Вам не сумел, увы... А это - оттого, что нельзя быть добреньким ко всем, например, заходит на форум хам, а ему все улыбаются, вместо того, чтобы дать хорошего пинка. А потом общаются, будто ничего не произошло. Вот и пожинайте плоды, коль решимости постоять за правду приличия не хватает. И случаи эти повторяются и повторяются, то есть это - увы, система.

Сергей Петрович: шлаковоз пишет: Арий стал еретиком до или после запрещения и анафематствывания? По совести и по внутренней сути - до, а по византийству - после.

Прасковья: Да, шлаковоз, у Вас богатая фантазия. Для того, что бы отстоять свою точку зрения, Вы ничем не побрезгуете. спорить с Вами бесполезно, живите как знаете.

САП: Григорий Мусохранов. Философия скверны в восточно-христианском средневековье. По словам Роже Кауйа, "нет ни одной религиозной системы – даже если понимать это выражение в широком смысле – где бы ни играли основополагающей роли категории чистого и нечистого" [1]. Каждая религия имеет свое специфическое обоснование и осмысление данных категорий. В Восточном христианстве, особенно в период средневековья, восприятие скверны было очень ярким, детально разработан был и соответствующий ритуал очищения. Поскольку феномен нечистоты вызывает у современного человека недоумение, попытаемся изложить концепцию его с точки зрения средневекового христианства. Человек находится на грани двух миров: умопостигаемого и чувственного, потенциально он охватывает оба мира [2]. Духовный мир и физический соотносятся как идея и материя, идеал умопостигаемого мира должен быть воплощен в материи. Человек является посредником, через которого совершается это воплощение, поэтому человек – это наиболее "магический" элемент тварной вселенной. Мир умопостигаемый разделяется на светлых, святых духов и на падших, нечистых [3]. Человек может стать проводником как святых энергий, так и нечистых, и тем самым освящать себя и всю нижележащую природу или осквернять [4]. Животные, растения, стихии, места пространства, периоды времени могут стать нечистыми под воздействием темных духов: либо через человека, либо непосредственно. Дуализм мира умопостигаемого предполагает, что весь чувственный мир тоже должен разделяться по принципу "чистое – нечистое". Непосредственно после Божественного творчества мир был чист, "все добро зело". Грехопадение полагает начало разделению: сначала – сыны божии и сыны человеческие, затем – Израиль и язычники, в конце – Христос и Антихрист, Церковь Божия и церковь сатаны, Рай и Ад. В данном контексте, скверна есть фундаментальная категория христианского миропонимания. Возникает она в метафизической области мира духов и оттуда проникает в мир чувственный посредством человека, в событии грехопадения [5]. Здесь необходимо выделить основные области осквернения бытия: антропная, культурная и космическая. Нечистота антропная может присутствовать на всех уровнях человеческого бытия: "Нечистота ума состоит, во-первых, в ложном ведении; во-вторых, в неведении чего-либо из всеобщего…; в-третьих, в страстных помыслах; в-четвертых, в согласии на грех. Нечистота души состоит в том, что она не действует соответственно естеству, а от этого в уме рождаются страстные помыслы. Нечистота тела есть осуществленный на деле грех" [6]. Телесная скверна проявляется, главным образом, в сфере пола, поскольку пол есть центр бытия человеческого тела, это сила, которой человек должен научиться управлять ("плодитесь и размножайтесь"). Согласно прп. Максиму, именно с преодоления полового разделения, какого-то таинственного преображения пола, вследствие которого явился бы единый человек, Адам должен был начать совершенствование вселенной [7]. Приблизившись к пониманию пола в его идеальном проявлении, возможно приблизиться к пониманию половой скверны. Триадологический принцип: Отец рождает Сына – это необходимый онтологический акт раскрытия Божественной Сущности. Непрестанный процесс, всегда достигающий своей цели. Тварь существует по образу и подобию Бога. В ангельском мире – богоподобные триады, таинственное "благорождение" (по свт. Григорию Нисскому). Первозданный человек тоже должен был, по образу ангельского и Божественного "благорождения", породить все человечество, актуализировать, раскрыть содержание человеческой природы [8]. Это был бы единый акт-процесс, не имеющий временной растянутости, как в ангельской иерархии. Некоторым аналогом может служить числовой ряд: от единицы к бесконечной множественности, но все числа существуют в едином мгновении. Но грехопадение изменяет способ, "тропос" (прп. Максим Исповедник) достижения цели. Ангелоподобное "благорождение" заменяется на рождение скотоподобное, нечистое порождение (один из чинов ангельских триад и самого Бога Ареопагит называет "очищением" [9]). Само грехопадение может рассматриваться как измена Богу с Дьяволом, как блуд, вследствие которого в человеческую природу проникает семя-энергия Сатаны, которое даст свой самый зрелый плод в лице Антихриста. Сама природная сила и энергия к порождению остается в человечестве, но принимает "скверный", скотский образ. Регулярные мужские поллюции и женские менструации – это оскверненная, но не уничтоженная первозданная функция порождения. Эта функция необходима как неотрывная от человеческой природы энергия. Логос природы остается неизменным, меняется же только тропос энергии, действия. В процессе историческом функция рождения постепенно достигает своей высшей цели, преображается в лице Девы Марии, Иоанна Крестителя, и завершается в событии Рождества Христова. Домостроительство Христа очищает человеческую природу от скверны грехопадения и дает новый тропос рождения – в Таинстве Крещения. Сохраняемый в силу грехопадения, скотский способ зачатия и рождения преобразуется в крещении в "благорождение" Божественное. Таинство Крещения есть основа и прообраз всех ритуальных очищений и омовений. Средневековая традиция (сохраняемая, отчасти, и в наше время) ритуального очищения есть необходимое продолжение Таинства Крещения, так как оскверненная природная функция продолжает действовать, и ей необходимо церковное противодействие. Ритуальное омовение, не будучи Таинством, является как бы эманацией крещения (погружения), действует силой этого Таинства, подобно тому, как все таинства действуют силой Евхаристии. В данном контексте необходимость соблюдения ритуальной чистоты становится понятной. В случае же достижения высоких степеней святости, то есть при максимальном богоподобии, поллюции и менструации могут пропадать: победа над страстями завершается преображением физиологии. Порождаемое Адамом человечество делится на множество культур, соотношение между которыми так же строится по принципу чистого – скверного. Возникает понимание скверны в историко-культурном аспекте. Человек, социум существенно воздействует на окружающую реальность и порождает культуру, в основе которой всегда лежит какой-либо "миф" (по концепции Лосева А.Ф. "миф относительный" или "Абсолютный" [10]). Социум, который полагает в основе своего бытия "миф относительный", нечистый, оскверняет окружающее его бытие (но и относительно очищает, упорядочивает; языческий культ – это в некоторой степени подготовка к пришествию Христа, естественное откровение). Мифы – это энергии духов (чистых или нечистых), воздействующие на человечество, культуру, историю. Древние и средневековые историографы всегда отмечали действия Бога, ангелов и бесов (языческих богов) на ход человеческой истории. Древние цивилизации центрировались вокруг культа, в котором совершалось посвящение различных элементов чувственного бытия богам. С точки зрения ветхозаветного, да и новозаветного сознания языческие культы были посвящены нечистым (неистинным) богам (бесам), и потому вся языческая культура считалась нечистой. Нечистыми являются: животные, используемые в языческих культах, места и времена богослужений и т.д. В Ветхом Завете все языческое должно быть уничтожаемо как нечистое. В Новом Завете все вне-христианское так же признается нечистым, но может и должно быть преображено (а не уничтожено), так как Богочеловеком дана преображающая сила (сюжет из Деяний с ап. Петром в Иоппии гл.10) [11]. Важно, что противостояние чистое – нечистое все-таки остается в Новом Завете, но может быть снято в процессе благовестия, воплощения "Абсолютной Мифологии" в истории человечества. С пришествием Христа все не автоматически стало чистым, а все может стать чистым. Потому средневековое христианство продолжало ветхозаветную традицию, разделяя все на чистое и нечистое, но при этом признавая самую возможность преображения всего нечистого во Христе. В Новом Завете дается максимальная сила преодоления нечистоты – это христианский культ, все входящие в его состав Таинства и обряды. Скверна в творении продолжает существовать и после боговоплощения, она явит свой максимум в лице Антихриста и антихристианской культуры, это и будет точка завершения грехопадения Адама. Поэтому христиане должны быть особенно осторожными в отношении к скверне культурной. Этим объясняется культурная изоляция от иноверцев в средневековом христианском обществе [12]. С точки зрения средневекового православия вся пост-средневековая либеральная культура является скверной. Новоевропейский человек старается освободиться от уз Бога и естественно попадает под власть бесовщины. Возникает искусственно созданная культура комфорта, насилия над природой и технократии. Преодолевая пространство, время, физические законы, современный человек ощущает себя богом, на самом деле оказываясь обманутым. Человек забывает о своем ничтожестве и впадает в прелесть титанизма, вся культура становится проводником бесовских энергий. Нечистыми являются все произведения данной культуры: электричество, машина, телевидение, интернет, сотовая связь, мода, образ жизни человека, вообще весь быт. В данном контексте вполне логично и естественно выглядит поведение некоторых общин староверов-беспоповцев, считающих современный мир оскверненным, антихристовым, это представление является отголоском средневекового православия [13]. Космическая скверна тесно связана с культурной и антропной. Можно предположить, что скверные животные, согласно древнему символическому сознанию человечества, после грехопадения стали воплощать и выражать в себе человеческие страсти, как бы концентрировать их в себе. Животные являются как бы внешней проекцией бессловесной части человеческой души. Символизм характеров и страстей здесь очевиден: агнец послушен и молчалив даже при его убийстве, поэтому он является образом смирения, он чист и священен; пес похотлив, поэтому нечист, змей пресмыкается к земле, он – образ низменности и т. д. По природе все чисто, но в природе есть элементы, более склонные к нечистоте. Язычество являет в себе культ страстей, поэтому и использует поклонение определенным типам животных. В язычестве они признаются священными, а в ветхозаветном еврействе и в христианстве они считаются скверными. Один из самых ярких примеров – это пес: в иранской культуре, он считался животным священным, в христианстве же – скверным, что отражено даже в Евангельском завете не давать святыни псам (Мф. 7:6) [14]. Нечистые животные являются частью нечистой культуры язычников, поэтому и дуализм в мире животных связан с противостоянием Израиля и язычников в Ветхом Завете, Церкви и мира – в Новом. Части космоса, лишенные присутствия человека и культуры (пустыня, морские глубины, омут и т.д.), могут быть населены нечистыми духами. Это происходит потому, что там нет преображающей энергии человека, грехопадение позволило Сатане властвовать в этих местах. Ночь, как время минимальной активности человека, как символ адской тьмы – тоже является скверной. В эсхатологическом аспекте вся скверна и вся святыня окончательно разделятся на две несоприкасающиеся онтологические области – на Ад и Рай. Та и другая область максимально сконцентрируют в себе скверну и святыню. Таким образом, с точки зрения христианского средневековья феномен скверны, так же как и весь ритуал, связанный с очищением, выглядит вполне обоснованным философски. Если попытаться вписать категорию скверны в упрощенную онтологическую схему, можно вспомнить популярную в древней философии триаду: сущность-потенция-энергия, которая в нашем случае выразится в следующей триаде: бес-грех-скверна. Скверна есть неотделимый и необходимый чувственный коррелят бесовщины и греха. Реальность бесовского мира и грехов распространяется до уровня материального и воплощается в скверне, которая является их энергийным проявлением. Если грех воспринимать не этически, как это часто бывает в наше время, а именно религиозно, то есть богослужебно (с точки зрения культа), то он обязательно будет предполагать понятие скверны и, соответственно, ритуальной чистоты. Характерной чертой человека древности и средневековья было вполне конкретное восприятие мира духовного. Божественное и бесовское было не только предметом веры или абстрактного мышления, но и предметом реального ощущения. Реальное ощущение святости всегда будет оттеняться и дополнятся распознанием и реальным ощущением скверны. Этим и объясняется, почему представление о скверне было таким развитым в древности, и почему в наше время человек с атрофированным чувством сакрального не может понять важности данного учения и соответствующей ему практики. Это представление в православии не было уступкой язычеству или остатком ветхозаветных религиозных обрядов, а было проявлением вполне здорового церковного сознания. http://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2832

шлаковоз: о. Андрей пишет: Вы хоть раз присутствовали при таком у нас богослужении? Если да, то когда, сколько раз, что конкретно было русифицировано? Конкретику, пожалуйста. Всегда восхищался Вашим артистизмом, даже Станиславский воскликнул бы Вам:"Верю, верю!" Я готов признать (зажмурившись), что мне почудилось, как Вы хвалились на форуме РДЦ, что изменили словао "Дрежава" на слово "страна", " на свой страх и риск". Готов согласится, что мне приснилось, что со своего довершения Вами и до 21.11. 2002г мы с Вами занимались творчеством, по изменению языка богослужения. Но вот это то тоже галюцинация, или это писали не Вы? о. Андрей пишет: шлаковоз пишет:  цитата: Церковно-славянский язык понимался не просто как одна из возможных систем передачи информации, но прежде всего как система символического представления православного вероисповедания, т.е. как икона православия. Восприятие такого рода находило теологическую мотивировку в специальной теории языка. Согласно этому учению, душа, слово и ум составляют нераздельное единство, которое рассматривается как одно из прообразов Троицы. Слово имеет два рождения: сначала оно непостижимым образом рождается в душе, затем оно рождается в теле, т.е. получает материальное воплощение через человеческое тело- подобно тому, как Бог Сын был рожден сначала непостижимым образом от Бога Отца, а затем получил материальное воплощение через человеческое тело Девы Марии. Тем самым, правильная вера определяет ПРАВИЛЬНЫЙ СПОСОБ ВЫРАЖЕНИЯ! Надеюсь, что меня хоть на этот раз не забанят еретики, проникшие в Церковь Христову. Так все, Вами вышенаписанное, завуалированная ересь и есть. Укажите от святых отцов, что церковно-славянский язык является исключительным способом выражения веры. А никонианские философствования перепечатывать не нужно - http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Ysp/21.php. Из чего следует, что для Вас, правильная вера НЕ определяет правильный способ выражения.

шлаковоз: о. Андрей пишет: Уж не благодаря ли сектантам токоревцам и никонианским филосОфам, которых Вы столь усердно тиражируете? Ошибаетесь, благодаря Вам. Именно Вы год назад когда готовился предполагаемый круглый стол с никонианами Вы настояли,что бы в вопросе о крещении, который должен был я готовить, было включен термин- видотворение.

о. Андрей: шлаковоз пишет: Я готов признать (зажмурившись), что мне почудилось, как Вы хвалились на форуме РДЦ, что изменили словао "Дрежава" на слово "страна", " на свой страх и риск". Цитату приведите. Я никогда этого не писал. И "державу" на "страну" не менял. Сказано, что перед двумя-тремя свидетелями станет всяк глагол. Коль скоро Вы заявляете, что я сообщил об этом на форуме, то вероятно Вам не составит труда найти хотя бы еще одного свидетеля, подтверждающего Ваши обвинения. шлаковоз пишет: Готов согласится, что мне приснилось, что со своего довершения Вами и до 21.11. 2002г мы с Вами занимались творчеством, по изменению языка богослужения. И в чем же это творчество выражалось, каким-образом в нем участвовали именно Вы, почему 8 лет молчали и почему именно до указанной даты в этом творчестве участвовали? шлаковоз пишет: Я готов признать (зажмурившись), что мне почудилосьГотов согласится, что мне приснилось То есть реальных фактов Вы указать не можете... шлаковоз пишет: Из чего следует, что для Вас, правильная вера НЕ определяет правильный способ выражения. Из этого следует совсем другое, и оно вполне объяснено в той теме, из которой Вы выхватили цитату. Дискутировать с Вами на сей счет я желания не имею. Вы выставили обвинения, я попросил представить доказательства. Вы такие представить пока не желаете.

шлаковоз: о. Андрей пишет: Цитату приведите. Я никогда этого не писал. И "державу" на "страну" не менял. Сказано, что перед двумя-тремя свидетелями станет всяк глагол. Коль скоро Вы заявляете, что я сообщил об этом на форуме, то вероятно Вам не составит труда найти хотя бы еще одного свидетеля, подтверждающего Ваши обвинения. о. Андрей пишет: То есть реальных фактов Вы указать не можете... Вы меня с Ефимом Горшковым спутали. о. Андрей пишет: И в чем же это творчество выражалось, каким-образом в нем участвовали именно Вы, почему 8 лет молчали и почему именно до указанной даты в этом творчестве участвовали? Я был таким же еретиком как и Вы.

о. Андрей: шлаковоз пишет: Я был таким же еретиком как и Вы. Но если был таким же, то почему, освободившись от заблуждения, не укажешь на него мне?

Jora: САП, я закрою эту тему, надоела грязь. Ты не против?



полная версия страницы