Форум » Беседы форумчан » игумен Артемий, бывший настоятель Троице-Сергиева монастыря. » Ответить
игумен Артемий, бывший настоятель Троице-Сергиева монастыря.
Ростислав: Подскажите-почему настоятеля лавры (при св. Макарии) сослали на Соловки?
Ответов - 7
Сергiй Аветянъ: А.В. Карташев Очерки по истории Русской Церкви. Том 1 Московский период Ереси Дело игумена Артемия Артемий был постриженником преп. Корнилия Комельского (в 5-ти верстах от города Грязовца Вологодской губернии). В 1536 г. Артемий, по благословению преп. Корнилия, перекочевал на жительство в Порфирьеву пустынь Кирилло-Белозерского монастыря. В 1548 г. монахи Корнильева монастыря, ценившие своего постриженника, пригласили Артемия по смерти преподобного к себе в настоятели. Артемий, видимо, был головой выше других. И слава о нем была столь велика, что в 1551 г., по просьбе братии Троице-Сергиева монастыря, царь вызывает Артемия из захолустья и, при всем нежелании самого Артемия, ставит его игуменом знаменитой лавры. Нечестолюбивый идеалист Артемий исполнил это послушание царю только в течение шести с половиной месяцев. И снова убежал в излюбленную им пустыню. Сам знаменитый Кремлевский протопоп Сильвестр свидетельствует нам: "не по мнозе времени Артемий игуменство оставил за свою совесть и отыде в пустыню". Еще подробнее о том же свидетельствует бывший духовник Башкина Симеон: "Побыл на игуменстве, и он видит, что душе его не в пользу игуменство, и того ради игуменство оставил, хочет себе внимати, чтобы от Бога не погибнути душею и Христовы заповеди совершити и евангельския и апостольския и от своею руку питатись, пищею и одежею доволитися". Курбский поясняет: "отошел в пустыню и царя не послушал от того великого монастыря, многого ради мятежу и любостяжательных, издавна законопреступных мнихов". Эта характеристика Артемия доказывает, что к делу об еретиках знаменитый игумен и, как увидим, и некоторые его ученики привлекаются не за какую-то доказанную ересь, а за свое знаменитое русское монашеское направление так наз. нестяжательства. Митр. Макарий, как известно, возглавлял собой в тот момент официальную партию стяжателей. На очной ставке и Башкин, и некоторые другие обвиняемые, очевидно, знавшие по нестяжательской среде выдающуюся фигуру Артемия, а теперь одержимые интересом самооправдания, стали обвинять Артемия, что "он не истинствует христианского закону". Артемий, видя всю опасность этого клеветнического сговора, самовольно сбежал в Заволжье. Там его снова арестовали и привезли уже для личного суда. Да привлекли к суду и некоторых из учеников и выдающихся единомышленников его. Все, как показывает дело, за "нестяжательство". Это были: знаменитый миссионер, креститель Лопарей (или Лапландцев) Феодорит, в тот момент бывший уже архимандритом суздальского Евфимиева монастыря; монах Савва Шах; Соловецкий монах Исаак Белобаев, бывший старцем в монашестве Рязанского епископа Кассиана. Нервно больной Кассиан прорвался и начал хулить книгу Иосифа Волоколамского на новгородских еретиков, т.е. "Просветителя". Тут же на суде его постиг удар паралича: отнялась рука, нога и онемел язык. Как больного, его удалили с кафедры в монастырь. По всем приметам виной его было "нестяжательство". Также и Феодорит был подвергнут заключению на полтора года в Кирилловом монастыре. Но он был столь нужным человеком, с его знанием греческого языка, что его освободили и послали в 1557 г. в почетную миссию в КПль хлопотать перед патриархом об узаконении титула "царя" Московского, присвоенного молодому Ивану IV при его короновании. Главные и подробные обвинения на этом судбище были сосредоточены на личности Артемия. Сам Артемий все обвинения против него считал по существу ложными и себя не признавал виновным ни в чем, кроме тех фактических случаев, где он дал повод своим клеветникам по недоразумению обвинять его. Как открытый нестяжатель, Артемий никогда не держал язык за зубами и дал обширный материал своим обвинителям-"стяжателям". Обвинителем Артемия выступил и Башкин, который в период своего увлечения протестантизмом, вероятно, услаждался свободными суждениями Артемия. Из Троицкой братии против Артемия выступили и бывший игумен Иона, и келарь Адриан Ангилов, и монах Игнатий Курачев. Достали свидетелей и из Белозерья: Кирилловского игумена Симеона и бывшего игумена Ферапонтова монастыря, Нектария. В то время как Башкин обвинял Артемия в отрицании преданий свв. отец и иконного поклонения и в необязательности всего, чего нет в Евангелии и Апостоле, сам Артемий снисходительно смотрел на заблуждения Башкина, называя их "не ересями, а простыми его глупостями, говорил, будто ныне еретиков нет и что не следует предавать еретиков казни". Симеон слышал от Артемия: "не ведают того, что ересь. Сожгли Курицына да Рукавого и нынеча того не ведают, про что их сожгли". Артемий пояснял: "Не про других говорил, а про себя, что не знаю: за что сожгли?" Нектарий свидетельствовал: "Да Артемий же новгородских еретиков не проклинает и латин хвалит и поста не хранит". — Артемий: "не отвергал поста, а когда случалось быть в миру, нарушал". Иона показывал, что Артемий хулу говорил о крестном знамении: "нет-де в том ничего прежде-де сего на челе своем знамение клали, а нынеча своим произволением большие на себе кресты кладут, да и на соборе-де о том крестном знамении слово было, да не доспели ничего". Арсений пояснял, что говорил Ионе не про крестное знамение по существу, а про нынешний собор, разумея Стоглавый Собор, действительно беспомощный в его богословско-историческом невежестве. Келарь Адриан слышал от Артемия: "петь обедни и панихиды по покойникам бесполезно, этим они от муки не уйдут". Артемий разъяснял: "я говорил про тех, кои жили растленным житием и люди грабили, а после смерти начнут по них петь панихиды, и что Бог приношений о таких не приемлет, тем не избыть им муки". Монах Игнатий писал об Артемии, что он смеялся над любителями акафистов, "что-де только и знают выкрикивать: таки Исусе, таки Исусе; радуйся да радуйся". Артемий отвечал: "да, говорил про тех, кои поют каноны и акафисты, а об исполнении заповедей Божиих не заботятся". В числе других обвинений Нектарий доносил, что Артемий ездил из Псковско Печерского монастыря в немецкий Новый Городок (это Нейхаузен, всего в 17 верстах от монастыря). И там веру немецкую восхвалял. Разъяснения Артемия записаны невразумительно: "на уме у него было, что было ему говорити: как хрестьянский закон с римским законом? По тому ли, как у нас?" Значит, заинтересовавшись новоявленной у немцев протестантской верой, а именно ее противолатинизмом, Артемий, естественно, заинтересовался вопросом: не единомышленники ли и не друзья ли мы в чем-то по вере с протестантами? Протестантизм в это время шумно процветал в Литве и захватывал русских. Бесспорно, Артемий (это типично для нестяжателей) был захвачен критикой русской церковной действительности и был модернистом на фоне официального обрядоверия. Но никаким духом еретического противления он не был одержим, что и доказал всей своей последующей светлой деятельностью. Это он сам хорошо осознал и точно формулировал. Осужденный церковным судом и сосланный в Соловки, Артемий оттуда бежал в свободную в ту пору Литву. Отрезвленный печальным опытом, он круто перестроился на полемику со всеми крайностями и еретическим духом развернувшегося там Феодосия Косого. В личном письме к ученику Феодосия, Фоме, Артемий писал: "неправедным наукам приложился еси, их же иногда и мы сами, не ощутивше сущая в них прелести антихристова духа, не дерзнухом хулити, но в некиих речах не разнствовахом. Для того попустил нам Бог пострадати таковая ко обращению лучшему и своему познанию". В Литве Артемий встретил другого знаменитого беглеца из Москвы, князя Андрея Курбского. Оба нашли здесь исход для их русской и православной энергии в служении своему родному народу и родному православию, в новой обстановке. Оказалось, что уровень их общей и богословской культуры значительно выше весьма элементарного уровня православного сознания русских масс в Литве, и оба они душа в душу начали работать на поприще церковного просвещения. Курбский в своих дружеских отзывах об Артемии, узнав его только теперь, уже внутренне созревшего и преображенного, утверждает его полную невиновность и объясняет гонение на Артемия клеветой и одной злобой стяжателей. Как мы видели, Артемий сам судит о своем прошлом более точно и беспристрастно. С этой серией дел об еретиках протестанствующего характера причудливо переплетается и шумный эпизод богословского спора совсем другой природы. Объясняется эта связь идейными расхождениями, с оттенком и личных конфликтов, между хорошо знавшими друг друга кремлевскими церковными деятелями. Таково дело дьяка Висковатого.
Ростислав: правда, что при побеге из тюрьмы на Соловках ему помогал Федор Колычев, будущ. митрополит Филипп?
Сергiй Аветянъ: Ростислав, а что если Вы сами полистаете историков и познакомите нас со своими изысканиями?
Ростислав: Объясню- Недавно был на Соловках, экскурсовод, при посещении монастырских тюрем рассказал про историю игумена Артемия, после услыш. возникли вопросы, один из которых, почему будущ. митр. Филипп, вопреки воле митр. Макария помог бежать Артемию? К сожалению в интерн. ничего по этому поводу не нашел, скудная информация, поэтому решил узнать на форуме...
Сергiй Аветянъ: Ростислав пишет: почему будущ. митр. Филипп, вопреки воле митр. Макария помог бежать Артемию? На этот вопрос ответить нельзя в принципе. Вы это понимаете? Во-первых нужно установить достоверность такой информации. А это только наличие бумаг соответствующих ведомств. Во-вторых (если она соответствует действительности) найти (несуществующие) мемуары Филиппа, в которых он даст ответ о своих мотивах.
Сергiй Аветянъ: На сайте Соловецкого монастыря пишется, что Филипп имел лишь косвенное отношение к побегу: Организаторский талант Филиппа нашел свое применение. Будучи деятельной натурой, молодой игумен смог не только оценить, но и применить экономическую мощь Соловецкого монастыря. Филипп начинает каменное строительство, при нем возводятся храмы, строятся каналы, прокладываются дороги, обустраиваются гавани. Молодой игумен снискал себе славу и в упорядочении управления вотчинами, развил и продолжил традиции книжничества и иконописи. Слава Филиппа достигла царского двора, и, не смотря на принадлежность к опальному роду, душевную и родственную близость к опальному городу Новгороду, косвенную причастность к побегу очередного соловецкого заключенного – игумена Троице-Сергиева монастыря Артемия – Филипп получает от Ивана Грозного настоятельное предложение митрополии. Выставив царю несколько предварительных условий, среди которых было требование «чтобы царь и великий князь отставил Опришнины», и заключив с Грозным соглашение (20 июля 1566 года), Филипп становится митрополитом Московским и Всея Руси. А косвенную - это практически никакую. Устав караульной службы не твёрдо соблюдал, операцию "Перехват" не объявил и т.п. А скорее всего, просто недостаточно жестоко обращался с заключенным и не держал его на цепи. Так для этого никаких мотивов не нужно. Достаточно просто нормальным человеком быть, не говоря уж о христианстве.
Сергiй Аветянъ: Наверняка во время проведения «Стоглава» Филипп близко знакомится со всеми членами нового правительства: Алексеем Адашевым, попом Сильвестром, дьяком Иваном Висковатым, князем Дмитрием Курлятевым (по словам историка С.В. Бахрушина – «ближайшим сотрудником Адашева и Сильвестра» и одним из ближайших друзей князя Владимира Старицкого), с нестяжателем-игуменом Артемием. И, естественно, Колычев встречается с Владимиром Старицким. Учитывая, что Филипп Колычев – непосредственный участник событий 1537 года и бывший боярин князей Старицких, Колычев пользуется у Владимира большим авторитетом. В дальнейшем судьба плотно связала игумена Соловецкого монастыря с тремя участниками этого правительства – Владимиром Старицким, попом Сильвестром и нестяжателем Артемием. И если история Владимира Старицкого прямо послужила смерти будущего митрополита (и мы дальше рассмотрим эту историю), то Артемий и Сильвестр были связаны с Колычевым несколько неожиданным образом. Судьба людей, связавших себя с властью, всегда находится в неустойчивом положении – тем более в те неспокойные времена. В 1554 году, буквально через три года после Стоглавого собора, любимец царя, нестяжатель-игумен Арсений был осуждён по еретическому процессу Матвея Башкина. Башкин, исходя из учения Христа отрицал саму возможность рабства, и, само собой, проповедовал нестяжание. Среди участников, обвинённых по этому делу, был и Артемий, которого «сдал» сам Матвей Башкин. Любопытный факт: среди множества обвинённых по этому делу был и монах Соловецкого монастыря – Иосаф Белобаев. При этом игумена Артемия отослали отбывать ссылку… в тот же Соловецкий монастырь, куда ересь уже проникла. История ссыльного Артемия выделяется среди историй других арестантов Соловков. Соловецкие острова потому и были выбраны местом заключения, что они отрезаны от материка – сам факт оторванности исключает возможность побега. За всю историю существования тюрьмы на Соловках (с начала XVI века и до 1939 года – с небольшим перерывом – с 1903 до 1923) побегов из соловецкой ссылки практически не бывало. Тем не менее, Артемий… сбежал. Сильвестр и Адашев. Историк Соловецкой тюрьмы Михаил Колчин упоминает о необычайном даре убеждения, который позволил Артемию уговорить своего сторожа, и тот помог ему бежать. Но эта версия на деле представляется призрачной. Охрана подобных «сидельцев» была более чем хороша: сидели они в специальных помещениях внутри монастыря. Таким образом, кольцо охраны было двойным: сначала надо было покинуть тюрьму, а затем и сам монастырь. Кроме того, с владельцев судов, посещавших Соловки, брались даже специальные «расписки» о том, чтобы они под страхом наказания не передавали даже письма, не говоря уже о вывозе заключённых. Эти сообщения заставляют нас задуматься о прямом содействии монастырского начальства побегу Артемия. Во-первых, повторимся: практически никто не убегал с Соловков за четыре с лишним века. Во-вторых: для того, чтобы уйти с островной тюрьмы, необходимо морское средство передвижения – вёсельная лодка, по крайней мере. В-третьих: даже если бежавший добрался до материка, ему ещё необходимо незамеченным пробраться сквозь монастырские волости и сёла, где на каждом шагу – монастырские приказчики, келари, доводчики. И, в-четвёртых: сам факт ссылки Артемия в монастырь, где были обнаружены его единомышленники, наводит на подозрения о… первоначальном послаблении ставленнику царя. Кроме того: побег был не только хорошо организован, но и тюремщики даже не пытались искать сбежавшего! Вывод: такой побег был возможен только при прямом попустительстве «высоких чинов». Вряд ли Филипп мог оказывать помощь Артемию «на свой страх и риск» – даже он не рискнул бы помочь бывшему игумену Троице-Сеергиевого монастыря. Но без поддержки настоятеля, который вдавался буквально в каждую мелочь управления своими территориями, побег был бы невозможен. А тот факт, что игумен… даже не был наказан за побег именитого еретика, наводит на размышления, что побег Артемия был благословлён на высшем уровне. Интересно, что Артемий и князь Андрей Курбский в дальнейшем хранят полное молчание относительно обстоятельств побега. Видимо, оглашение этой информации могло быть опасным для его организаторов и участников. Следующим заключённым из состава «правительства реформ» был поп Сильвестр, попавший в опалу в 1560 году. Благовещенский поп окончил свои дни в Соловецком монастыре, «любим и уважаем» (по словам Карамзина) Филиппом Колычевым. Но – не сбежал. Кажется, всё изложенное выше указывает нам, что Филипп имел плотные связи с «Москвой» – с правительством Адашева, с князем Старицким, наконец, с самим Иваном IV. Эти связи, в конце концов, и погубили Филиппа Колычева – бывшего боярина князей Старицких, бывшего игумена Соловецкого монастыря. http://www.inguide.ru/data/library/sollabyrinth/kolychev/kolychev_gosdeyatel.php
полная версия страницы