Форум » Беседы форумчан » Инокиня Мария Скобцова о старообрядцах » Ответить
Инокиня Мария Скобцова о старообрядцах
Лесной: Следующий тип религиозной жизни, - уставщический, - носит следы совершенно иного происхождения. Он по сравнению с синодальным типом архаичен. Он никогда не умирал, он вплетался в синодальное благочестие, противостоя ему, но не борясь с ним. Синодальное благочестие застало его в Церкви к моменту своего возникновения, потому что вся Московская Русь была пропитана его духом. Старообрядчество выросло в нем и втянуло в себя его силы. Видоизменяясь и усложняясь, он дожил и до наших дней. Он, может быть, - самое страшное и косное, что нам оставила в наследие Московская Русь. [more]Не подлежит сомнению чрезвычайно слабый творческий и богословский уровень Московского благочестия. Москва усвоила очень многое от Византии, но как-то прошла мимо ее творческой напряженности. Москва перековала в неподвижную форму, в культ буквы, в культ традиции, в повторяющийся ритмический жест, все буйное и антиномическое кипение византийского гения. Москва не только сумела подморозить византийское наследие, она и библейское наследие засушила, окостенила, вынула из него облагодатствованную и живую душу. По слову древнего пророка, она стала громоздить заповедь на заповедь, правило на правило! Пышный разлив византийской риторики она восприняла, как некую неподвижную меру вещей, ввела ее в свой обязательный обиход, ритуализировала всякий порыв, облекла в формы закона всякую религиозную лирику. Максимальным выражением этого косного, пышного, неподвижного, охранительного духа было, конечно, старообрядчество. И в этом смысле оно имеет за собой огромные заслуги: оно нам сохранило иконы древнего письма, оно сохранило древнейшие напевы, оно вообще охраняло от потока жизни какой-то раз навсегда зафиксированный момент в развитии благочестия. Но наряду с этим оно так смешало иерархию ценностей христианской жизни, что шло на муку и на смерть не только за двуперстное крестное знаменье, но за право писать имя Иисус как Исус . Тут вопрос не только в простой неграмотности, тут вопрос о чём-то гораздо более серьезном, что в последующий период разрослось со всей очевидностью. Тут речь о вере в особую магию не только слова, имени, но даже каждой буквы, из которого это имя состоит. И как очевидна страшная кара, постигшая такое старообрядческое отношение к Христовой истине. Войдите в старообрядческую молельню. В ней собрано всё, чем они дорожили в течение всей своей истории, - в ней иконы старинного письма, которым нет цены, в ней древние книги, в ней особое уставное пение по крюкам - всё за что они боролись и шли на мученичество, - нет только одного - великолепный иконостас, сплошь уставленный иконами в тяжелых кованых ризах, ничего не сохраняет, ничего не бережет. За ним глухая стена, он к этой стене прислонен, нет алтаря, нет престола и жертвенника, потому что нет таинства. Все сбережено кроме живой души Церкви, кроме ее таинственной Богочеловеческой жизни, - осталась одна прекрасная форма Над этим явлением стоит задуматься. Тут люди получили кару в самой своей победе, в самом достижении своей цели. Раз извратив Христову правду, они остались с мертвой ее оболочкой. Над этим стоит задуматься всякий раз когда на нашем пути возникает соблазн предать дух форме, любовь - уставу. Нас подкарауливает в этом соблазне та же опасность остаться с формой и с уставом и утерять дух и любовь. И очень вероятно, что Символ безалтарной Церкви зачастую осуществляется в человеческих душах. Утрачивая живой дух христианства, Церковь XVIII и XIX века все же не истребила в себе этого Московского духа устава правила, положенного, дозволенного, блюдомого. Более того, зачастую задыхаясь в официальной голодной, ведомственно-синодальной Церкви, и не находя пути к каким-то живым источникам веры, человеческая душа из синодального понимания благочестия уходила в уставщичество, противополагала его официальной казенщине. Уставщичество перекликается и с церковным эстетизмом и аскетизмом, но по существу твоему это всё же нечто иное, просто ударение не там ставится. Каков нравственный облик уставщика? Каково его духовное содержание? Самая его большая жажда - это жажда абсолютной духовной устроенности, полное подчинение внутренней жизни внешнему, разработанному до мельчайших подробностей ритму. Внешний ритм охватывает собою всё. Вне Церкви он знает духовный смысл всех подробностей быта, он блюдет посты, он живет день ото дня содержанием церковного круга богослужений. Он зажигает лампады, когда это положено, он правильно творит крестное знаменье. В Церкви он так же не допускает никакого порыва, никакого выхода из раз установленных жестов. В определенный момент богослужения он становится на колени, в определенный момент кланяется, крестится. Он знает твердо, что от Пасхи до Вознесения преступно встать на колени, он знает, сколько раз в году он пойдет к исповеди, и главное, - он до тонкости изучил богослужебный устав, он сердится и негодует, если что-нибудь в церковной службе пропущено, потому что это не полагается. И вместе с тем ему почти всё равно, если читаемое непонятно, если оно читается скороговоркой. Это не человек, предпочитающий панихиды, молебны и акафисты всем другим службам. Нет, его излюбленные службы - самые редкие, больше всего великопостные. Особенно он отмечает сложность службы, когда какой-нибудь постоянный праздник совпадает с подвижным, - Благовещение, например, падает на последние дни Страстной Недели. Форма, конструкция службы зачастую затемняет у него внутреннее содержание отдельных молитв. Он конечно фанатический поборник славянского языка. Русский язык в Церкви кажется ему почти кощунством. И славянский язык он любит, потому что он привычен. Он не хочет даже исправления явно неудачных, неграмотных и невразумительных переводов. Многочасовое чтение псаломщика погружает его в известную атмосферу благочестия, создает определенный ритм его духовной жизни, - это главное, чего он хочет, - содержание его не так уж интересует. Молитвы его продолжительны, - он имеет постоянное и неподвижное правило для них. В этом правиле очень часто повторение одних и тех же молитв, и всегда на одном и том же месте. Евангелие и Молитва Господня не выделяются им из общего состава этого правила, - это всё только часть раз навсегда определенного, гармонического целого. Если вы скажете ему, что вам что-либо непонятно, - по существу, или оттого, что псаломщик слишком быстро читает, он вам ответит, что и не требуется понимать, а требуется добиваться известной благочестивой атмосферы, из которой иногда долетают отдельные понятные и вам нужные слова. Духовная жизнь такого человека разработана во всех мелочах. Он знает особую технику искусства приводить себя в определенные духовные состояния. Он может научить, как надо дышать, и в каком положении должно быть тело при молитве, должны ли быть ноги в холоде или тепле. Если разобраться в этом особом явлении, то становится несомненной его сильная зависимость даже не от христианских религий Востока, - вы чувствуете тут и своеобразный дервишизм, и отзвуки индуизма, а главное - страстную веру в магию слова, сочетание слов, жеста и ритма жестов. И несомненно, что эта вера в магию имеет под собой какие-то очень реальные корни. На этом пути действительно можно добиться очень многого, - огромной внутренней дисциплины, огромной власти над собой, над всем хаосом человеческой души, даже власти над другими, полной устроенности и завершенности своей внешней и внутренней жизни, даже своеобразного подзаконного вдохновения. Единственное, что на этом пути не дается, это любовь, конечно. Тут можно говорить на языках человеческих и ангельских, но не иметь любви. Правда, дела любви и благотворения входят в общий ритм уставщической жизни. Уставщик знает, что он должен подать нищему, особенно в пост, он в свое время посылал калачи для заключенных в тюрьмах, он даже может организовать благотворение, - строить богадельни и устраивать обеды для нищей братии, но основной мотив для такой деятельности это то, что она предписана, что она входит в общий ритм его жизни, она является частью некоего уставщического понимания вещей. В этом смысле у него очень развито чувство долга, послушание. И отношение к человеку определяется взятым на себя послушанием, а не непосредственной любовью к нему. Этот тип благочестия имеет в данный момент скорее тенденцию расти и распространяться. И такое распространение легко объяснимо, если мы учтем всю обездоленность, покинутость, беспризорность и изможденность современной человеческой души. Она не ищет подвига, она боится его непосильной тяжести, она больше не может ни искать, ни разочаровываться. Суровый и разреженный воздух жертвенной любви ей не по силам. Если жизнь обошла ее и не дала ей никакого внешнего благополучия, никакой внешней устойчивости, то она с особой жадностью стремится к благополучию внутреннему, к полной определенности и подзаконности своего внутреннего мира. Она накидывает на хаос прочное покрывало положенного и дозволенного, и хаос перестает ее терзать. Она знает силу магических заклинаний, зачастую выраженных в непонятных словах. Она, как дервиш, знает силу жеста и позы. Она ограждена и спокойна. Эти все особенности уставщического пути определяют его рост в наше время. Очень вероятно, что перед ним еще долгий период расцвета. Тут надо сказать, что и с другой стороны наша эпоха обещает расцвет уставщичеству. Мы видим сейчас во всем мире жажду каких-то определенных и конкретных директив, - как веровать, за что бороться, как себя вести, что говорить, что думать. Мы видим, что мир жаждет сейчас авторитетных вождей, ведущих слепую и преданную массу за собою. Мы знаем самую страшную диктатуру из всех когда-либо существовавших, - диктатуру идеи. Непогрешимый центр - партия, например, или вождь велит думать и действовать так-то, и человек, верующий в непогрешимость директивы, легко, изумительно и непонятно легко, перестраивает свой внутренний мир в соответствии с этой директивой. Мы знаем наличие государственно-обязательных философий и миросозерцаний. Если мы допустим, что где-либо Церковь станет если и не покровительствуемой, то по крайней мере терпимой, и в нее придут новые кадры людей, воспитанных на обязательных директивах, то уставщичество сразу научит их, какому пути надо следовать, где меньше сомнений, где директивы наиболее точные, наиболее регламентирующие всю человеческую жизнь, где, наконец, весь хаос человеческой души укрощен и загнан в определенные клетки. Тут успех уставщичества совершенно предопределен. Но наряду с этим нельзя говорить, конечно, о его творческих возможностях. Сам принцип бесконечного повторения правил, слов, жестов исключает всякое творческое напряжение. С древнейших времен уставщичество противоположно пророчеству и созиданию. Его дело хранить и повторять, а не ломать и строить. Если оно действительно победит, то это значит на много десятилетий замирание творческого духа и свободы в Церкви. Но главный вопрос, который хочется поставить уставщичеству, это о том, как он отвечает на обе заповеди Христовы о любви к Богу и о любви к людям. Есть ли в нём место для них? Где в нём человек, к которому снизошел Христос? Если предположить, что в нем зачастую выражается своеобразная любовь к Богу, то все же трудно увидеть, каким путем идет оно к любви к людям. Христос, отворачивающийся от книжников и фарисеев, Христос, идущий к грешникам, блудницам и мытарям, вряд ли является Учителем тех, кто боится запачкать чистоту своих риз, кто целиком предан букве, кто блюдет только устав, кто размеряет всю свою жизнь по уставу. Они чувствуют себя духовно здоровыми, потому что исполняют все предписания духовной гигиены, а Христос сказал нам, что не здоровые нуждаются во враче, но больные. В самом деле, - сейчас имеются у нас две цитадели такого православия, православия традиционного, уставного, святоотеческого и отеческого, - Афон и Валаам. Мир отрешенных от нашей суеты и грехов, мир верных слуг Христовых, мир Боговеденья и созерцания. Чем этот мир святости болеет сейчас? Как он смотрит на раздирающие нас современные беды, - на новые учения, на ереси, может быть, на нужду, на гибель, на гонение Церкви, на мучеников в России, на попрание веры во всем мире, на оскудение любви? Что всего больше тревожит эти острова избранных, эти вершины православного духа? Перед ними, как самое главное, самое насущное, самое злободневное, стоит вопрос о новом и старом стиле в Богослужении. Это то, что раскалывает их на партии, то, за что они проклинают инакомыслящих, то, что определяет меру вещей. Трудно говорить применительно к этому вопросу о любви, - она как-то вне нового и вне старого стиля. Но можно, конечно, сказать, что Сын Человеческий был Господином субботы, и нарушал эту субботу именно во имя любви. А там, где ее нарушить не могут, - там не могут этого сделать, потому что нету этого во имя, нету любви. Уставщичество являет себя тут как рабство субботе, а не как путь Сына Человеческого. И поистине есть что-то угрожающее и зловещее в том, что именно на Афоне и на Валааме, в вековых центрах православной подлинной духовности, человек может найти ответ только на один вопрос из всех поставленных жизнью, - по старому или по новому стилю должна жить Церковь. Вместо Бога живого, вместо Христа распятого и воскресшего не имеем ли мы тут дела с новым идолом, который в новом язычестве являет себя спорами о стилях, уставами, правилами, запретами, торжествующей над Сыном Человеческим субботой? Страшно идолопоклонство в миру, когда оно предает Христа во имя государства, нации, социальной идеи, маленького буржуазного комфорта и благополучия. Еще страшнее идолопоклонство в Церкви, когда оно подменяет любовь Христову блюдением субботы.[/more]
Ответов - 10
имярек2: Перечитал я за свою жизнь много подобного.Написать такое мог,либо человек исполнивший заповеди совершенства,что бывает дано единицам ,но от некоторой неопытности ,так сказать, от несвоевременности дара,вводящий простых християн-трудников в заблуждение,что мало вероятно,либо протестанствующий прелестник,либо жидовствующий провокатор.
Cocpucm: имярек2 пишет: Перечитал я за свою жизнь много подобного.Написать такое мог,либо человек исполнивший заповеди совершенства,что бывает дано единицам ,но от некоторой неопытности ,так сказать, от несвоевременности дара,вводящий простых християн-трудников в заблуждение,что мало вероятно,либо протестанствующий прелестник,либо жидовствующий провокатор. Есть еще один вариант: написать подобное мог человек, которому за подобный текст заплатили
имярек2: Cocpucm пишет: Есть еще один вариант: написать подобное мог человек, которому за подобный текст заплатилиПеречитал текст...по моему автор довольно искренен...наверное, всё таки протестанствующий прелестник,точнее прелестница. Однако,хотелось бы познакомиться с мнением автора темы. Ув.г-н Лесной,позвольте полюбопытствовать ,с какой целью,Вы выложили сюда этот текст?
Лесной: Интересно, почему у вас не вызывает любопытства тонны грязи на этом форуме? Я выложил эту тему как мнение и. Марии на нашу веру, которое, можно сказать, является шаблонным среди протестантствующих, неогностических христиан. И вот вместо того, чтобы копаться в навозе, лучше думать как ответить на такие "нападки", быть готовым дать серьезный ответ и держать разговор на уровне... вместо того, чтобы указывать на погрешности их священноначалия, закатывать шуточки и давать обозленные ответы со слабой смысловой нагрузкой (это я не говорю о каком-либо конкретном человеке).
Cocpucm: Лесной пишет: Интересно, почему у вас не вызывает любопытства тонны грязи на этом форуме? Вот с этого места поподробнее, пожалуйста. В каких конкретно темах Вы узрели "тонны грязи"?
САП: Лесной Типичное незнание материала западноориентированной интеллигенции. Прочтите житие протопопа Аввакума, виноград Российский и пр., там все клокочет харизматизмом, видениями, чудесами. (К слову сказать Симеон Новый Богослов писал, что в его время греки уже не верили в возможность чудес, откровений и святости - это к впросу о клокочущей мысли византийцев, и впечатляющего религиозного опыта, на фоне застывшего русского благочестия.) Если говорить о милосердии (еще один укор никониян к старообрядцам), так деятельной любовью как раз прославились старообрядцы (милостыня, богодельни), а никонияне здоровы лясы точить о вселенской любви... Пустое это... PS Если смотреть в корень вопроса, то старообрядчество - это народное християнство, а никониянство - казеное, вот от этого и стоит плясать...
имярек2: Лесной пишет: Интересно, почему у вас не вызывает любопытства тонны грязи на этом форуме? Я выложил эту тему как мнение и. Марии на нашу веру, которое, можно сказать, является шаблонным среди протестантствующих, неогностических христиан. И вот вместо того, чтобы копаться в навозе, лучше думать как ответить на такие "нападки", быть готовым дать серьезный ответ и держать разговор на уровне... вместо того, чтобы указывать на погрешности их священноначалия, закатывать шуточки и давать обозленные ответы со слабой смысловой нагрузкой (это я не говорю о каком-либо конкретном человеке).А как можно дать серьёзный ответ человеку,который ни о чём и не спрашивает? С таким же успехом можно выкладывать на форуме богословские трактаты анабаптистов и требовать серьёзных ответов на их нападки на Церковь.
о. Андрей: САП пишет: PS Если смотреть в корень вопроса, то старообрядчество - это народное християнство, а никониянство - казеное, вот от этого и стоит плясать... метко
Игнатий: Текст и. Марии на самом деле очень характерный и полезный. Характерный он тем, что показывает куда ведет никонианская ересь! Если убрать весь ложный и пышный пафос обличений староверия, то мы увидим исключительно простые, ясные, и в то же время страшные вещи. Что хотела сказать "игуменья", помимо осуждения "страшного наследия Московской Руси"? Рассматривая ее текст от противного, мы должны задать вопрос, в чем основной смысл этих высказываний, что до нас хотят донести никонианские эпигоны? Христианство - это различение "духов" или, если угодно, мыслей, слов и вытекающих из них практических дел. Поэтому в Христианстве всегда было исключительное отношение к ереси, как искажению Христовой Правды. Вначале происходит незаметное изменение в духовной сфере, постепенно расширяясь, оно приводит к трагическим последствиям и в вещественном мире. Христианская история тому пример. Найдет ли веру на земли, пришедший Спаситель? Тем и опасно никонианство, что под видом "православного благочестия" в сознание людей внедряются совершенно возмутительные и не свойственные православию смыслы. Данное писание «игуменьи» очень показательно. Начинается поучение с вполне узнаваемой и ложной константы: «Не подлежит сомнению чрезвычайно слабый творческий и богословский уровень Московского благочестия». Как говорили древние эллины: все познается в сравнении. С чем сравнивает г-жа Скобцова уровень древнерусского «благочестия»? Излагая чужие мысли по поводу вечной отсталости «Россеюшки косопузой», «игуменья» совершенно не понимала смысла всего древнерусского христианского периода. Для нее и подобных ей, вся эпоха Руси – это сплошное мракобесие. Однако, что Скобцова может противопоставить этой интеллектуальной московской «темноте», она не уточняет. Даже еще хуже, она не задает себе эти вопросы. Хорошо, в России до Никона все было плохо, а где тогда было хорошо? В Византии, на латинском и протестантском Западе? «Москва перековала в неподвижную форму, в культ буквы, в культ традиции, в повторяющийся ритмический жест, все буйное и антиномическое кипение византийского гения. Москва не только сумела подморозить византийское наследие, она и библейское наследие засушила, окостенила, вынула из него облагодатствованную и живую душу». В этой связи мы зададим себе вопрос, а что никонианство вдохнуло в церковную жизнь «душу»? Ответ будет очевидным. Про душу не знаю, а вот серный душок проник в христианское сознание. Чем, по мнению Скобцовой, надо было заменить московское мракобесие? Тем, что мы имеем сейчас на виду. Пышные барочные формы и никонианские харизмы, основанные частично на латинском, а частично на протестантском учении. Эдакий сладкий духовный кисель, психических, а иногда и психиатрических переживаний. «Благодать заструилась от батюшки, и потекла, потекла». Именно с духовных позиций Скобцовой никониане расправлялись с древними иконами, древними книгами и христианскими обычаями. Что такое древняя икона в первобытном никонианском понимании – плоская доска, с плоскими изображениями, нет там духовных восторгов и пышнотелых херувимчиков, одни чугунные и неудобные христианские законы. Это уже сейчас, когда никониане, разобрались в древней живописи, пришло понимание, что древнерусская иконопись есть высочайшее явление в мировой живописи, а не «неподвижная форма». Так же и с остальным древнерусским наследием, постепенно приходит понимание, что Святая Русь дала то, что и является ныне главным и истинным. Именно допетровская Русь с ее великим жизненным многообразием сохранила нам Истинного Бога. Христианская Русь, а не никонианские фантазийные мечтания и переживания, свидетельствует об Истине. И для всех это уже очевидно. Ведь «игуменья» не против староверия здесь гундит, ей мешают сами христианские законы и уставы, в которые и должен быть погружен христианин. Не дают христианские каноны развернуться полету мысли и выражения, сковывают «прекрасную жизнь» ненужными и мелочными ограничениями. Прочь их! Долой стыд, одним словом! Как прекрасно порассуждать о Христе и любить, любить, любить. А весь этот «архаичный» церковный исторический хлам тянет назад в строгие рамки канона, ограничивает мыслительный горизонт, препятствует восторженности. Обвиняя староверие в приверженности к «мертвой букве» и «магизме», невдомек «игуменьи», что ее модернизм ведет и привел никониан к самому настоящему магизму обряда, который они выдают за Евхаристию. Латиняние, те уж давно ничего не оставили в «церкви», кроме «Литургии». И каков результат? Нет ни «Литургии», ни «уставов», ни «обрядов», а есть сплошная любофффь. Потому то так и ненавистна Христианская Русь модернистам, не дает она своим «мракобесием» спрятаться еретикам за одеждами благочестия. Начинают изрыгать нечто мерзское под видом «Православия», а все время вынуждены оглядываться на древнерусское наследие. Так оно им мешает, так их тяготит. А потому надо это наследие ошельмовать обобщениями, мол такие вы не такие, а потом и поскорее сдать его в музей, за стекло, чтобы не мешало никонианам жить и творить. Достигнуть свободы и любви. Здесь мы свободное никонианское царство строим, а вы со своим уставом лезете, то нельзя, се нельзя, всю жизнь зарегламентировали. Потому и ненависть к «древлему благочестию» будет возрастать у никониан. С «сектантами» и «латынами» разобрались с помощью административного ресурса, отстояли «каноническую поляну». Со староверами сложнее, не прихлопнешь и не выгонишь из страны, хотя, наверное, очень хочется. А потому и пускаются никониане во всякие манипуляции, начиная с «общих духовных корней», продолжая говорить о косности староверия, а заканчивая тем, что и причин для раскола не было. Главное погрузить всех во влагалище матери МП LTd., а там все как в аду станут одинаковыми, серого цвета. Подобный тип мышления как у г-жи Скобцовой очень вредоносен, хуля святую старину, она сама оказывается в очень двусмысленном положении. Будучи монахиней, она выступает против регламентации христианской жизни, с одной стороны, с другой, она дает возможность вообще отменить всяческие христианские ограничения, свести религию и Церковь к психическим переживаниям. Если бы г-жа Скобцова была бы бесплотным духом, она могла бы не заботиться о земных вещах. Но человек состоит из души и тела. И если эти две сущности человека не ограничивать христианской дисциплиной, то мы увидим то, что видим ныне. А видим мы человека «верующего в Бга», но не старающегося что либо сделать для того, чтобы к нему подняться. С другой стороны, мы наблюдаем магический еретический цех по оказанию волшебных услуг населению, выдающий себя за Церковь. В своем желании «улучшить» жизнь Церкви, последователи Скобцовой низведут ее до нулевой отметки. Все писание Скобцовой – это подтверждение старой истины, что никониане не имеют никакого отношения к древнерусскому благочестию, а если смотреть шире, то и к Христовой Вере.
Shavkunov Dmitry: Игнатий , по стилю Вы очень похожи на Андрея Щеглова. Мое почтение!
полная версия страницы